|
Уже несколько раз с того момента, когда, не глядя в листок, испи-санный рентгенологом, она вдруг увидела диагноз, – несколько раз за утро плотно ощутимый комок ледяного бабьего ужаса взмывал из желудка к горлу и застревал так, что приходилось сглатывать. Нет, нет, все вздор! Сотни людей излечиваются. Ну, не излечиваются – тебе ли не знать! – под… подлечиваются. Во всяком случае, еще какое-то количество лет живут дальше, работают, любят, путешествуют… Путешествуют… Минут через двадцать она уже сидела в кресле перед столом, за которым ее знакомый тура-гент Саша элегически перебирал клавиатуру компьютера, рассеянно – так казалось со стороны – поглядывая на экран. На самом деле Саша был профессионалом и видел все. – Вот, например, – сказал он лениво, – Амстердам, сто девяносто девять, послезавтра. – Не годится! Я же сказала, Саша, мне надо уехать сегодня. На людях – и она это с удивлением отметила – ей стало гораздо легче. Мир вокруг нее вос-станавливался, собирался, как паззл, заполнялся голосами, звуками улицы, разумными дейст-виями людей. Мир был прекрасно обустроенным, привычным уютным обиталищем, цельной картиной, в которой и она была значительной и необходимой деталью, а значит, не могла не су-ществовать и впредь. – Ага! – вдруг воскликнул Саша с явным удовольствием мастера, любующегося результа-том своих усилий. Он даже ласково прошелся ладонью по клавиатуре, как по холке любимой призовой кобылы. – Вот то, за чем я охочусь! Добро пожаловать в Венецию! – А там не холодно сейчас? – спросила она, уже понимая, что – конечно, конечно Венеция! Именно Венеция! Как она могла жить до сих пор, ни разу не быв в Венеции! – А что там – карнавал? – Да нет, – сказал Саша, – карнавал же в феврале. Но сейчас огромные скидки на билеты. Осень, не сезон, возможны наводнения… Возьмите куртку. Я попытаюсь заказать номер в недо-рогой гостинице в центре, есть такая – «Аль Анжело», прямо на площади Святого Марка. А она уже вцепилась в эти так сладко звучащие имена, уже поплыла им навстречу, уже по-верила, что все будет хорошо сейчас, немедленно и навсегда. – Черт возьми, Саша! – воскликнула она. – А вы знаете, что в институте два года подряд я брала факультатив итальянского? Да-да! Ни черта, правда, не помню, но где-то у меня валяются учебник и словарь… Мне нравится этот поворот событий, – сказала она решительно. – Мне… ми пьяче. Ми пьяче, Саша! – Ну, вот видите, как славно, – сказал Саша, сам донельзя довольный. – Я заказываю… Вы успеваете. А билет вас будет ждать в аэропорту, на стойке регистрации. …Дома она столкнулась с дочерью, хотя надеялась, что успеет улизнуть, оставив веселую извинительную записочку. Впрочем, подумала она, так даже лучше. Миша не будет настолько потрясен и испуган ее необъяснимым отъездом, если сейчас удастся запудрить мозги ребенку. Она зашла в ванную, включила воду и распустила волосы, что всегда требовало некоторых строительных усилий: неимоверное количество заколок и шпилек держало в каком-то пристой-ном порядке ее густые длинные волосы редчайшего природного цвета – темно-золотистой меди, того благородного пурпурного оттенка, который невозможно назвать ни рыжим, ни красным, ни просто каштановым… Разделась и встала под душ. – Ну, что сказал Юрик? – спросила дочь, заглядывая. – Да так, ерунда… – сказала она, намыливая губку. – А конкретней? – Дочь унаследовала ее характер, въедливый, настырный, пунктуальный. – Отвали, – коротко попросила мать, задергивая клеенчатую шторку. Странно, что дочь – студентка второго курса университета – в это время дня оказалась до-ма. |
