– Или не заплатили бы совсем?

– Никакой разницы, – ответил я.

– Дело здесь чаще всего не в деньгах и даже не в патриотизме, – сказал он.

– А в чем же?

– Каждый решает этот вопрос сам для себя, – сказал Виртанен. – Вообще говоря, шпионаж дает возможность каждому шпиону сходить с ума самым притягательным для него способом.

– Интересно, – заметил я сухо.

Он хлопнул в ладоши, чтобы рассеять неприятный осадок от разговора.

– А теперь – куда вас отправить?

– Таити? – сказал я.

– Если угодно, – сказал он. – Я предлагаю Нью‑Йорк.

Там вы сможете затеряться без всяких затруднений, и там достаточно работы, если захотите.

– Хорошо, Нью‑Йорк, – сказал я.

– Сфотографируйтесь для паспорта. Вы улетите отсюда в течение трех часов.

Мы пересекли пустынный плац, по которому крутились пыльные вихри. Мое воображение превратило их в призраки погибших на войне бывших курсантов этого училища, которые вернулись сюда и весело пляшут на плацу совсем не по‑военному.

– Когда я говорил вам, что только три человека знали о ваших закодированных передачах… – начал Виртанен.

– И что?

– Вы даже не спросили меня, кто был третий?

– Это был кто‑то, о ком я мог слышать?

– Да. Он, к сожалению, умер. Вы регулярно нападали на него в своих передачах.

– Да? – сказал я.

– Вы называли его Франклин Делано Розенфельд. Он каждую ночь с удовольствием слушал ваши передачи.

Глава тридцать третья.

КОММУНИЗМ ПОДНИМАЕТ ГОЛОВУ…

Третий и, по всему, последний раз я встретился с Моей Звездно‑Полосатой Крестной в заброшенной лавке против дома Джонса, в котором прятались Рези, Джордж Крафт и я.

Я не торопился входить в это темное помещение, резонно ожидая, что могу там встретить все что угодно, от караульных Американского цветного легиона до взвода израильских парашютистов, готовых меня схватить.

У меня был пистолет, люгер Железных Гвардейцев, рассверленный до двадцать второго калибра. Я держал его не в кармане, а открыто, наготове, заряженным и взведенным. Я разведал фасад лавки, не обнаруживая себя. Фасад был не освещен. Тогда я добрался до черного хода, продвигаясь короткими перебежками между контейнерами с мусором.

Любой, кто попытался бы схватить меня, Говарда У. Кепмбэлла, был бы изрешечен, прошит, как швейной машинкой. И я должен сказать, что за все эти короткие перебежки между укрытиями я полюбил пехоту, чью бы то ни было пехоту.

Человек, думается мне, вообще пехотное животное.

В задней комнате лавки горел свет. Я посмотрел, в окно и увидел полную безмятежности сцену. Полковник Фрэнк Виртанен, Моя Звездно‑Полосатая Крестная, опять сидел на столе, опять ожидал меня.

Теперь это был совсем пожилой человек, совершенно лысый, как будда.

Я вошел.

– Я был уверен, что вы уже ушли в отставку, – сказал я.

– Я и ушел – восемь лет назад. Построил дом на озере в штате Мэн, топором, рубанком и этими двумя руками. Меня отозвали как специалиста.

– По какому вопросу?

– По вопросу о вас, – ответил он.

– Откуда этот внезапный интерес ко мне?

– Именно это и я должен выяснить.

– Нет ничего загадочного в том, что израильтяне охотятся за мной.

– Согласен, – сказал он. – Но весьма загадочно, почему это русские считают вас такой ценной добычей.

– Русские? – сказал я.