Изменить размер шрифта - +
 – Виртанен подмигнул мне. – Один из немногих игривых безобидных проступков, который может позволить себе русский без риска для себя, это протащить через границу домой экземпляр «Мемуаров моногамного Казановы». И для кого он это протаскивает? Кому собирается он показать эту пикантность? Своему закадычному другу – старой карге – собственной жене.

– В течение многих лет, – сказал Виртанен, – существовало только русское издание, но теперь есть переводы на венгерский, румынский, латышский, эстонский и, что самое забавное, – обратно на немецкий.

– Бодовсков считается автором? – спросил я.

– Хотя все знают, что автор – Бодовсков, на книге не указаны ни автор, ни издатель, ни художник – они якобы неизвестны.

– Художник? – сказал я в ужасе, представив себе, что нас с Хельгой изобразили кувыркающимися нагишом.

– Четырнадцать цветных иллюстраций, как живые, – сказал Виртанен, – и на сорок рублей дороже.

 

Глава тридцать шестая.

ВСЕ, КРОМЕ ВИЗГА…

 

– Хоть бы не было иллюстраций! – сердито сказал я Виртанену.

– Вам не все равно? – сказал он.

– Это все портит! Иллюстрации только искажают слова. Эти слова не предполагают иллюстраций! С иллюстрациями это уже не те слова.

Он пожал плечами.

– Боюсь, это уже не в вашей власти. Разве что вы объявите войну России.

Я поморщился и закрыл глаза.

– Что говорят о чикагских бойнях, про то, как они поступают со свиньями?

– Не знаю, – сказал Виртанен.

– Они хвастаются тем, что используют в свинье все, кроме визга, – сказал я.

– Да? – сказал Виртанен.

– Вот так я сейчас себя чувствую – как разделанная свинья, каждой части которой специалисты нашли применение. О господи, они нашли применение даже моему визгу! Та моя часть, которая хотела сказать правду, обернулась отъявленным лжецом. Страстно влюбленный во мне обернулся любителем порнографии. Художник во мне обернулся редкостным безобразием. Даже самые святые мои воспоминания они превратили в кошачьи консервы, клей и ливерную колбасу, – сказал я.

– Что за воспоминания? – спросил Виртанен.

– О Хельге – моей Хельге, – сказал я и заплакал. – Рези убила их в интересах Советского Союза. Она заставила меня предать их, и теперь с ними покончено. – Я открыл глаза. – Г… все это, – сказал я спокойно. – Думаю, что и свинья, и я можем гордиться тем, что нашу полезность так здорово доказали. Одному я рад, – сказал я.

– Чему же?

– Я рад за Бодовскова. Я рад, что кто‑то смог пожить артистической жизнью благодаря тому, что я сделал когда‑то. Вы сказали, что его арестовали и судили?

– И расстреляли.

– За плагиат?

– За оригинальность. Плагиат – одно из самых безобидных преступлений. Какой вред от переписывания того, что уже было написано? Истинная оригинальность – вот вплоть до coup de grace[12].

– Не понимаю.

– Ваш друг Крафт‑Потапов понял, что большая часть того, что Бодовсков приписывает себе, написана вами, – сказал Виртанен. – Он сообщил об этом в Москву. На вилле Бодовскова произвели обыск. Волшебный чемодан с вашими произведениями был обнаружен под соломой на чердаке его конюшни.

– Вот как?

– Каждое ваше слово из этого чемодана было опубликовано.

Быстрый переход