Он ухмыльнулся.

– Являлся я тебе когда‑нибудь в кошмарных снах, Кемпбэлл? – спросил он.

– Часто, – сказал я. Это была, конечно, ложь.

– Удивляешься, что я пришел один?

– Да.

– Многие хотели прийти со мной. Целая компания хотела приехать со мной из Бостона. А когда я прибыл в Нью‑Йорк сегодня днем, пошел в бар и разговорился с незнакомыми людьми, они тоже захотели пойти со мной.

– Угу, – сказал я.

– А знаешь, что я им ответил?

– Нет.

– Я сказал им: «Извините, ребята, но эта встреча только для нас с Кемпбэллом. Так это должно быть – только мы двое, с глазу на глаз».

– Угу.

– «Эта встреча была предопределена давно», – сказал я им, – сказал О»Хара. – «Сама судьба решила, что мы с Говардом Кемпбэллом должны встретиться через много лет». Ты не чувствуешь этого?

– Чего именно?

– Что это судьба. Мы должны были встретиться так, именно здесь, в этой комнате, и ни один из нас не мог этого избежать, как бы мы ни старались.

– Возможно, – сказал я.

– Как раз тогда, когда думаешь, что жить больше незачем, внезапно осознаешь, что у тебя есть цель.

– Я понимая, что вы имеете в виду.

Он покачнулся, но удержался.

– Знаешь, чем я зарабатываю на жизнь?

– Нет.

– Я диспетчер грузовиков для замороженного крема.

– Простите? – сказал я.

– Целый парк грузовиков объезжает заводы, пляжи, стадионы – все места, где собирается народ. – О»Хара, казалось, на несколько секунд совсем забыл обо мне, мрачно размышляя о назначении грузовиков, которые он отправлял. – Машина, производящая крем, стоит прямо на гру– зовике, – бормотал он. – Всего два сорта – шоколадный и ванильный. – Теперь он был в таком же состоянии, как бедная Рези, когда она рассказывала мне об ужасающей бессмысленности своей работы на сигаретной машине в Дрездене. – Когда кончилась война, я рассчитывал добиться многого и не думал, что через пятнадцать лет окажусь диспетчером грузовиков для замороженного крема.

– Я думаю, у каждого из нас были разочарования, – сказал я.

Он не ответил на эту слабую попытку братания. Его беспокоили только собственные дела.

– Я собирался стать врачом, юристом, писателем, архитектором, инженером, газетным репортером, – сказал он. – Я мог бы стать кем угодно.

Но я женился, и жена сразу начала рожать детей, и тогда мы с приятелем открыли чертово заведение по производству пеленок, но приятель удрал с деньгами, а жена все рожала и рожала. После пеленок были жалюзи, а когда и это дело прогорело, появился замороженный крем. А жена все продолжала рожать, и чертова машина ломалась, и нас осаждали кредиторы, и термиты кишмя кишели в плинтусах каждую весну и осень.

– Как печально, – сказал я.

– И я спросил себя, – сказал О»Хара. – Что все это значит? Для чего я живу? В чем смысл всего этого?

– Правильные вопросы, – сказал я миролюбиво и пододвинулся ближе к тяжелым каминным щипцам.

– И тут кто‑то прислал мне газету, из которой я узнал, что ты еще жив, – сказал О»Хара, и его снова охватило страшное возбуждение, которое вызвала в нем та заметка. – И вдруг меня осенило, зачем я живу и что в этой жизни я должен сделать.

Он шагнул ко мне, глаза его расширились.

– Вот я и пришел, Кемпбэлл, прямо из прошлого!

– Здравствуйте, – сказал я.