В остальном же обвинение придерживалось прежней линии, доказывая, что Миронович пытался изнасиловать свою жертву, но встретил энергичный отпор, и результатом завязавшейся борьбы явилось убийство. Впрочем, на втором суде прежде бескомпромиссные заявления обвинения сделались гораздо более сглаженными и смягченными.
Защита Мироновича широко прибегала к ссылкам на перекрестные допросы свидетелей, произведенные во время первого слушания. Ведь тогда, будучи приведенными к присяге, многие свидетели говорили об отношениях Мироновича и Сарры Беккер гораздо более осторожно, чем во время предварительного следствия.
Да и сами родственники погибшей Сарры — её отец Илья Беккер и сводный брат Моисей — не могли сказать ни одного слова в упрек обвиняемому. Отец отказался от своего прежнего рассказа о поцелуях взасос, сославшись на неправильное оформление полицией протокола, а брат заявил, что никогда не слышал от сестры каких-либо жалоб на Мироновича. Примечательно, однако, что при всем том они не сняли свой иск к Мироновичу на 5 000 рублей. Возможно, изменение их показаний диктовалось вовсе не жаждой установления истины, а банальным расчетом: поверенный мог предупредить их о том, что против отца защитой Мироновича может быть выдвинут встречный иск в сводничестве.
Могло сработать и другое соображение: присяжные отказали бы в удовлетворении искового заявления, если бы узнали, что отец погибшей не препятствовал нарождавшемуся роману дочери с хозяином. Как бы там ни было, изменение показаний отца и сына Беккеров существенным образом ослабило линию обвинения. Свидетелей, прямо утверждавших о растлительных действиях Мироновича в отношении погибшей девочки, фактически не осталось.
Безусловно, весьма драматичным эпизодом суда явилось глубоко продуманное выступление князя Александра Ивановича Урусова. Гражданский истец доказывал виновность обвиняемого и был в этом бескомпромиссен. Человек большого ума, аналитического мышления, замечательный полемист, Урусов был очень сложным противником, и один стоил всей столичной прокуратуры. В принципе, логические построения Урусова показались Шумилову весьма убедительными. Урусов обратил внимание присяжных заседателей на множество подозрительных деталей и совпадений, но походили они, скорее, на нерасторопность полиции во время расследования, нежели на хорошо организованный Мироновичем саботаж.
Повторным рассмотрением «дела Мироновича» суд не нашел оснований для осуждения обвиняемого. Тот самый доказательный материал, на основании которого предыдущий суд приговорил Мироновича к каторжным работам, теперь был признан недостаточным для его обвинения. Подсудимый был освобожден из-под стражи прямо в зале суда.
Адвокаты и сам Миронович торжествовали. К ним бросились знакомые, родственники. Кто-то плакал, кто-то смеялся и протягивал к освобожденному узнику руки. Подошел к нему и Шумилов, пожал руку, кратко сказал:
— Я очень рад. Моя фамилия Шумилов, и я определенным образом был связан с вашим делом.
— Да-да, я знаю вас, — пробормотал Миронович. — Николай Платонович мне рассказывал…
Ему не позволила договорить пожилая женщина, видимо, сестра, поцеловавшая в губы.
Шумилов поспешил уйти. Посидеть вечерком у камина со вторым томом «Истории Рима» Моммзена, что может быть лучше? Только если вместо второго тома взять в руки третий.
Шагая по набережной Фонтанки, Шумилов обращался мысленно к столь неожиданно завершившемуся запутанному дело об убийстве тринадцатилетней девочки Сарры Беккер. Как ни крути, а все же не хватало в нем логического конца. Девочка убита, а убийца не наказан, если не считать сибирскую ссылку Безака, который, строго говоря, убийцей и не являлся.
В этом крылся определенный парадокс: единственным наказанным оказался человек, который не присутствовал на месте преступления и даже в глаза не видел жертву. |