— Секундочку-секундочку, Вы хотите сказать, что Цензурный комитет пропустил противополицейскую брошюру? — засомневался Иванов.

— Я хочу Вам сказать, что брошюру против Мироновича держал в своих руках. И даже кое-что прочёл. А вот как было осуществлено издание этой брошюры — тут уж вопрос не ко мне. Чернышевский ведь свою галиматью тоже вполне официально издал, а крамолы там было куда поболее!

— И что же было дальше?

— Миронович, получив брошюрку, моментально всё понял. Скандал был бы неизбежен и сухим выйти из воды ему бы не удалось ни при каком раскладе. В принципе, его, конечно, надо было за все эти проделки с «бегунами» отправлять в каторжные работы. И Миронович это ясно сознавал… Разумеется, в каторгу ему идти никак не хотелось. Что бы в такой ситуации предприняли Вы, господин Иванов? — неожиданно спросил полковник.

Сыщик на секунду задумался, вопрос застал его врасплох:

— При попытке меня шантажировать я бы… пожалуй, постарался избавиться от шантажиста.

— М-м… — кивнул Крачак, — не очень-то оригинально. Сразу скажу, Миронович не мог избавиться от шантажиста: ни убить его, ни посадить в тюрьму. Шантажист в силу ряда обстоятельств был для него недосягаем.

— Что же он предпринял?

— Наш дражайший Иван Иванович пошёл ва-банк. Он отправился к Трепову и вручил градоначальнику памфлет на самого себя. Для такого шага требовались и большая смелость, и верный расчёт. Миронович продемонстрировал и то, и другое. Он упал в ноги градоначальнику, повинился во всём, разумеется, не обошлось без некоторого цинического лицедейства… сказал Трепову примерно следующее: меня утянут под суд, а вместо со мною и всю столичную полицию… и это возымело свой эффект.

— Градоначальник покрыл Мироновича, — предположил Иванов.

— Зачем же рассуждать такими ветеринарными терминами, — полковник как будто бы даже обиделся на сыщика, — Фёдор Фёдорович Трепов был вынужден принимать во внимание массу… массу привходящих соображений, о которых Вы сейчас даже и догадываться не можете. У него была масса недоброжелателей, Трепов пользовался большим и притом вполне заслуженным авторитетом у Государя Императора, а это рождает огромное число завистников. Когда вышла вся эта история с выстрелом Засулич, можете мне поверить, оч-ч-чень большое число высокопоставленных чиновников испытало гаденькое чувство удовлетворения. Трепов не мог допустить скандала в полиции, тем более, что речь шла о таком всеобъемлющем… м-м… разоблачении. Поэтому Трепов арестовал весь тираж, добился отзыва разрешения на издание, рассыпал типографский набор, а Мироновича отправил в отставку. В течение суток. Я Вас уверяю — это был пинок!

— Ну да, ну да… С правом ношения мундира, — с сарказмом в голосе заметил Иванов.

— Так было объявлено в приказе. На самом деле — нет! Трепов запретил Мироновичу когда-либо одевать мундир, пообещал прилюдно плюнуть тому в лицо, если тот хоть раз нарушит запрет. Вот так. Кстати, если Трепов пообещал такое, ему верить можно. Нюанс ведь в чём состоял: Миронович через своих «бегунов» дал несколько серьёзных арестов. За них люди получили не только отметки в приказах по городу, но и денежные премии, и ордена. И что же, через несколько лет вдруг затевать всеобщие разоблачения: отзывать представления? признавать подлог рапортов? Как Вы это себе представляете, батенька?

Иванов махнул рукой:

— Да Бог с ними, с «бегунами». А чтой-то было дальше с загадочным мстителем? Кстати, а какова была его фамилия?

— Фамилии я Вам не назову, не помню.