– А не является ли служение ради будущего ничем иным, как самообманом? Народы никогда не бывают довольны, они постоянно жалуются, они неблагодарны. Да и неизвестно, что может случиться. Ураган может обрушиться на нас с севера. Где сказано, что наша тысячелетняя династия будет продолжаться бесконечно?

– Не знаю, – заметил император, – иногда и у меня появляются сомнения. Возможно, я буду последним императором. И все же наш долг от этого не меняется. Солдат не обсуждает приказов. Скоро наступит твоя очередь взять бразды правления в свои руки. Я рассчитываю на тебя.

Глухим голосом, будто обращаясь к самому себе, Рудольф промолвил:

– Единственное, что имеет значение, – это чтобы бразды правления были переданы. Упавшего солдата заменяет другой.

Император вздрогнул при этих словах. Неужели так рассуждает его сын, представитель династии Габсбургов? Вот они – бок о бок, двое мужчин одной крови. Однако их разделяет бездна. Император сидел неподвижно, опустошенный, не зная, что делать.

Вдруг с Франценсплац донесся звук горна, оповещающий о смене караула. Сорокалетнее царствование приучило императора наблюдать за прохождением батальона, который в этот час вступал во дворец. Каким бы делом он в данный момент ни был занят – давал ли аудиенцию или председательствовал на совете, – он отвлекался, шел к окну, и его сердце солдата по-особому радовалось строю бравых солдат, которых он готовил для защиты империи.

В этот раз, как и всегда, он встрепенулся, услышав звук горна, и подошел к окну. Рудольф последовал за ним. Бодрые звуки военного марша донеслись до них, и враждебная атмосфера салона преобразилась. Теперь здесь находились два человека одной профессии, со знанием дела наблюдавшие спектакль, к которому оба были причастны.

– Полк тирольских егерей, – отметил император. – Какой шаг, какая осанка!

– Это выходцы из Мерана и Инсбрука. Они исключительно выносливы и никогда не жалуются.

– Ты знаешь, новый устав содержит много прогрессивного в области подготовки новобранцев. Большая часть этих солдат – всего полгода в казармах. И вот видишь, каков результат.

Они беседовали теперь как люди, которые с юных лет носили военную форму и никогда с ней не расставались. Они забыли о своих разногласиях.

Внезапно император взял сына за руку.

– Ты солдат, как и я. Мы можем найти общий язык… Посмотри на этих молодцов. Они молоды, у них вся жизнь впереди… Они не знают меня и ничего от меня не ждут. Для них я только воплощение тяжелой военной службы… Но если завтра случатся осложнения, какой-нибудь ураган с севера, как ты говоришь, обрушится на нас, я обращусь к ним, и они ответят на мой призыв все, как один, чтобы отдать самое ценное – свою кровь!.. Ты думал над этим, Рудольф? И ты, мой сын…

Пока император говорил, отчаяние Рудольфа достигло предела. Император с неповторимой виртуозностью проигрывал ему мелодию, которая заставляла звучать самые чувствительные струны его души. В этом приеме было нечто вероломное. Казалось, император подстроил появление военного оркестра в определенный час, чтобы придать своим аргументам больше пафоса, наподобие того, как в мелодрамах в самые драматические моменты смычковые берут верхние ноты, подхлестывая нервы зрителей. „Я не попаду в его сети, – думал Рудольф, – но как ускользнуть от них?“

Он больше не слушал отца и повторял про себя слова, сказанные ранее императором: „Я поступлю, как сочту наиболее целесообразным“. Именно к этому выражению он прибегал, когда хотел отложить ответ на просьбу, в которой уже решил отказать.