Большой шимпанзе, выступавший в одном театре с Майклом, не переносил, когда его одевали. Подобно лошадям, не позволяющим надеть на себя узду, но не замечающим ее, когда она надета, шимпанзе выбивался из одевавших его рук. Одетый, он спокойно выходил на сцену и проделывал свой номер. Все затруднение состояло в одевании. Хозяин шимпанзе и два служителя привязывали его к вбитому в стену кольцу и, одевая, держали крепко за горло — все это приходилось проделывать, несмотря на то что хозяин давно выбил ему передние зубы.

Майкл чувствовал все эти жестокости, не зная о них. И он принимал их и считал в порядке вещей, как принимал дневной свет и ночную тьму, леденящий холод унылых, не защищенных от ветра платформ, таинственную страну Иного, знакомую ему по мечтаниям и снам, и столь же таинственное небытие, поглотившее плантации Мериндж, корабли, океаны, людей и баталера.

Глава XXXIII

Два года Майкл пел по городам Соединенных Штатов, прославляя себя и обогащая Гендерсона. Они никогда не оставались без ангажемента. Успех Майкла был так велик, что Гендерсон отказывался от лестных предложений выступать по другую сторону океана, в Европе. Для Майкла каникулы наступили, когда Гендерсон заболел тифом в Чикаго.

Каникулы продолжались три месяца, и Майкл, в качестве пленника, пользующегося хорошим уходом, провел их в школе дрессировки Мулькачи. Мулькачи, один из лучших учеников Коллинза, подражая своему учителю, открыл школу дрессировки в Чикаго и вел дело, руководствуясь теми же принципами чистоты, гигиены и научно обоснованной жестокости. Майкла отлично кормили и содержали в идеальной чистоте; но, одинокий пленник, он в своей клетке ощущал вокруг себя атмосферу страданий и ужаса животных, терзаемых на потеху человека.

Мулькачи постоянно повторял афоризмы собственного сочинения. Самые характерные из них:

«Поверьте мне, вы ничего не поделаете с животным, если не можете причинить ему боли. Боль — это единственный учитель».

«Метелкой для стирания пыли вы не сломите упрямства. Чем толще череп — тем толще палка».

«Звери всегда сумеют переубедить вас. Первым делом выбейте из них дух противоречия».

«Сердечные узы между дрессировщиками и животными? Оставь эти штуки для газетных репортеров, сынок. Единственные сердечные узы, какие я признаю, — это крепкая палка, да еще с железным наконечником!»

«Конечно, вы можете приучить их есть из ваших рук. Но вся штука в том, чтобы они не отхватили вам руки. Холостой заряд прямо в нос — вот лучшее средство!»

Бывали дни, когда весь воздух содрогался рычанием и дикими воплями, возбуждая и удручая всех животных в клетках. Мулькачи недаром хвалился, что сумеет выбить дурь из любого животного, поэтому самые упрямые и неукротимые звери доставлялись именно ему. Считалось, что для него безнадежных случаев не существовало — бесстрашный, безжалостный и ловкий, он с честью поддерживал эту репутацию. Он не отступал ни перед чем, и когда окончательно отказывался от животного Мулькачи, это было окончательным приговором. Тогда для животного оставалась лишь клетка, и оно в одиночном заключении заканчивало свои дни, бродило из угла в угол, ненавидя мир человека и изливая свою горечь и ненависть громким рычанием, заставляющим зрителей, к их великому удовольствию, содрогаться от страха.

За три месяца пребывания Майкла у Мулькачи два случая особенно выделились своей жестокостью. Повседневная жизнь шла своим ходом, и часы дрессировки каждый день являлись часами пыток, школа оглашалась воплями дрессируемых медведей, львов, тигров или слонов, истязаемых при обучении игре на барабане и стоянию на задних лапах. Но оба эти случая выделялись даже на этом фоне и удручающе подействовали на остальных животных.