Ты более свободный человек, чем я, пес, хотя я и не знаю еще твоего имени. Мне что-то приходит на ум…
Доутри осушил бутылку, подбросил ее и дал знак открыть вторую.
— Твое имя, сынок, не так-то легко придумать. Оно, конечно, звучат по-ирландски, но как? Пэдди? Ладно, кивни мне только головой. Это имя недостаточно благородно. Оно слишком простое? Баллимена подошло бы, но это имя звучит уж очень по-дамски, мой мальчик. Ты ведь мальчик. Блестящая мысль! Бой! Посмотрим-ка. Банши-бой! Не годится. Лэд-Эрин!
Он одобрительно кивнул и достал вторую бутылку. Он пил, раздумывал и снова пил.
— Я нашел! — торжествующе заявил он. — Киллени — хорошенькое имя. Ты у меня будешь Киллени-бой. Не оскорбляет это ваши благородные чувства? Звучит громко, благородно, точно это граф или разбогатевший пивовар. Многим из этой братии я помог нажиться за свою жизнь.
Доутри допил бутылку, схватил двумя руками морду Майкла и, нагнувшись, потер носом об его нос. Затем он внезапно разжал руки, и Майкл, блестя глазами и помахивая хвостом, смотрел в лицо своего бога. Нечто вполне сознательное — настоящая душа — мерцало в глазах собаки, преданно обожающей этого седеющего бога, говорящего ему непонятные речи, которые все же находили прямой и радостный отклик в его сердце.
— Эй, Квэк, сюда!
Сидевший на корточках Квэк перестал полировать черепаховый гребень, вырезанный Доутри по собственному рисунку, и посмотрел вверх, готовый тут же исполнить приказание своего господина.
— Квэк, запомнить крепко, как этот собака зовут, имя этот собака — Киллени-бой. Этот имя крепко запомнит твой голова. Квэк говорит собака Киллени-бой. Понял? Твой забыл, мой снесет башка. Киллени-бой, понял? Киллени-бой.
Когда Квэк снимал его башмаки и помогал ему раздеваться, Доутри сонными глазами посмотрел на Майкла.
— Я нашел, паренек, — объявил он, вставая, и, качаясь, направился к своей койке. — Я нашел тебе имя, а вот тебе и аттестат. Я и это нашел тебе, — бойкий, но разумный. Оно пристало к тебе, как обои к стенке.
Бойкий, но разумный, — вот ты какой. Киллени-бой… бойкий, но разумный… — продолжал он бормотать, пока Квэк помогал ему устроиться на койке.
Квэк продолжал полировать. Он беззвучно шептал что-то и, напряженно наморщив брови, обратился к баталеру.
— Господин, какой имя этот собака?
— Киллени-бой, безмозглый людоед, Киллени-бой, — сонно бормотал Доутри. — Квэк, черный кровопийца, беги-ка и достань бутылка хорошо холодный.
— Нету, господин, — дрожащим голосом ответил негр, следя глазами, как бы в него чего не бросили. — Твой шесть бутылок уже выпил.
Вместо ответа он услышал храп.
Чернокожий, с пораженной проказой рукой и едва видным утолщением кожи на лбу между бровями, характерным для этой болезни, склонился над работой, шевеля губами и время от времени повторяя: «Киллени-бой».
Глава V
Майкла держали взаперти в каюте баталера, и он в течение нескольких дней не видел никого, кроме баталера и Квэка. Никто не подозревал о его присутствии на борту, и Дэг Доутри, отлично понимавший, что он украл собаку, принадлежащую белому, надеялся скрыть ее и перевести на берег в Сиднее.
Баталер скоро оценил выдающуюся понятливость Майкла. Ему как-то раз пришлось дать последнему косточку цыпленка, и двух уроков, которые едва можно назвать уроками, так как каждый из них длился не более полуминуты, а оба были даны в продолжение пяти минут, — двух уроков было достаточно, чтобы приучить Майкла разгрызать эти кости в углу у самой двери. Майкл, получая косточки, без всяких напоминаний, тащил их в свой уголок. И это вполне понятно. Он схватывал сразу, что баталер от него требовал, а служить баталеру было для него счастьем. |