|
Дело было в капитане Дункане, который, тяжело дыша, прислонился к перилам, вытирая с лица струившийся пот. Рассказ об этом сражении, начиная от убийства персидской кошки до момента появления на палубе швабры, занял много времени, но на самом деле ход событий был так стремителен, что вскочившие со своих мест пассажиры подоспели как раз тогда, когда Майкл, удачно увернувшись от швабры, кинулся на капитана Дункана и так яростно впился зубами в его округлости, что их обладатель с нечленораздельным проклятием взвыл от неожиданности.
Удачным ударом Майкл был отброшен в сторону, и матрос со своей шваброй опять выступил на сцену. На этом их и застал Дэг Доутри. Его капитан, перепуганный и искусанный в кровь, тяжело дышал, Майкл в зловещем молчании бешено рвался перед не подпускающей его шваброй, и большая персидская кошка с переломанной спиной билась в агонии. — Киллени-бой! — повелительно крикнул Даг Доутри. Несмотря на обуревавшие Майкла чувства негодования и ярости, голос господина проник в его сознание, и, сразу остыв, Майкл опустил уши, шерсть его легла на место; челюсти сомкнулись, он обернулся и посмотрел на хозяина. — Сюда, Киллени! Майкл послушался и без раболепного ползания, весело и радостно подбежал к баталеру. — Ложись, бой! Майкл повернулся и со вздохом облегчения опустился на палубу, затем своим красным, похожим на стрелку языком лизнул ногу баталера. — Это твоя собака, баталер? — спросил капитан Дункан сдавленным голосом, в котором боролись гнев и одышка. — Да, сэр. Моя собака. Что она тут натворила, сэр? Совокупность подвигов Майкла заставила капитана Дункана чуть не задохнуться от бешенства. Он смог только указать рукой на издыхающую кошку, свою порванную окровавленную одежду и на рычащих и зализывающих раны фокстерьеров. — Очень, очень жаль, сэр, — начал Доутри. — Очень жаль, черт побери! — перебил его капитан. — Боцман, брось собаку за борт! — Бросить собаку за борт, сэр, хорошо, сэр! — повторил боцман, но не решался двинуться о места. Лицо Дэга Доутри окаменело от напряженности, с какой он решил сопротивляться желанию капитана. Но страшным усилием воли он расправил свои черты и, придав своему лицу его обычное добродушное выражение, довольно почтительно возразил: — Сэр, это хороший и безобидный пес, и я не могу себе представить, что заставило его так рассвирепеть. Очевидно, его на это вызвали, сэр. — Вызвали, конечно, вызвали, — вмешался один из пассажиров, плантатор с Шортлендских островов. Баталер бросил ему полный благодарности взгляд и продолжал: — Он очень хороший пес, очень послушный пес, сэр, вспомните, как он послушался меня в самом разгаре драки, подошел ко мне и лег. Он делает все, что я ему прикажу. Я его заставлю помириться с врагами. Вот поглядите… Подходя к истерическим фокстерьерам, Доутри подозвал к себе Майкла. — Он хороший, смотри, Киллени, он очень хороший, — приговаривал он, поглаживая одной рукой Майкла, а другой фокстерьера. Фокстерьер захныкал и тесно прижался к ноге капитана, но Майкл, медленно помахивая хвостом, с миролюбиво опущенными ушами, подошел к нему, посмотрел на баталера, чтобы убедиться в правильном понимании приказания, затем обнюхал своего прежнего врага и наконец в виде ласки лизнул его ухо. — Видите, сэр, он не помнит зла, — торжествовал Доутри. — Он знает свое дело. Это породистый пес, настоящий мужчина! Сюда, Киллени! Теперь другого! Он хороший. Поцелуй его и помирись. Вот так! Другой фокстерьер, с поврежденной передней лапой, ответил на обнюхивание Майкла глухим истерическим рычанием где-то в глубине горла. Но прикосновение языка Майкла переполнило чашу. |
