— Вы считаете, что мы будем оплачивать еще и ваше пиво? — спросил Симон Нишиканта.

Это было так удачно, что просто не верилось. Надо было воспользоваться желанием еврея заключить мир с фермером, получающим от своих агентов деньги за пшеницу.

— Конечно, это ведь входит в наши условия, сэр. В какое время завтра днем вам будет удобно подписать со мной контракт в агентстве?

— Бочки и сундуки, бочки и сундуки, несметные богатства на семь футов глубины, — бормотал Бывший моряк.

— Все вы тут слегка тронутые, — усмехнулся Доутри. — Но это меня не касается, пока вы будете давать мне пиво, платить каждое первое число все, что мне полагается, и рассчитаетесь со мной окончательно в Сан-Франциско. Пока вы исполняете ваши обязательства, я готов ехать с вами хоть к дьяволу и обратно, и любоваться тем, как вы будете потеть, выкапывая ваши сокровища. Все, что мне нужно, это ехать с вами, если вы этого хотите и согласны на мои условия.

Симон Нишиканта посмотрел на него. Гримшоу и капитан Доун кивнули головами.

— Завтра в три в агентстве, — сказал еврей. — Когда вы приступите к вашим обязанностям?

— Когда вы думаете отплыть, сэр? — спросил Доутри вместо ответа.

— Послезавтра на рассвете.

— Значит, я буду на борту и приступлю к работе завтра вечером.

Выходя из кают-компании, он слышал бормотание Бывшего моряка:

— Восемнадцать дней на баркасе, восемнадцать дней палящего ада.

Глава Х

Майкл покинул «Макамбо» так же, как и появился, — через иллюминатор. Дело происходило тоже ночью, и опять руки Квэка приняли его. Все было выполнено быстро и смело под покровом сгущающихся сумерек. Дэг Доутри, с помощью блока и веревки, обвязанной под мышками Квэка, спустил своего прокаженного слугу в ожидающую их лодку.

По дороге в каюту он встретил капитана Дункана, который нашел нужным предупредить его:

— Не устраивай никаких штук с Киллени-боем, баталер. Он должен вернуться с нами в Тулаги.

— Конечно, сэр, — согласился Доутри. — Я поэтому из предосторожности и держу его взаперти. Хотите поглядеть на него, сэр?

Искренний тон приглашения возбудил подозрения капитана Дункана, и у него мелькнула мысль, что, может быть, этот похититель собак успел припрятать Киллени-боя где-нибудь на берегу.

— Что же, я охотно приласкаю его, — ответил он.

Дункан искренно удивился, когда, войдя в каюту баталера, увидел свернувшегося клубком на полу только что проснувшегося Майкла, но его удивление перешло бы в возмущение, если после своего ухода он бы мог через закрытую дверь увидеть все, что происходило в каюте. Через открытый иллюминатор Доутри непрерывным потоком сыпал куда-то вниз находящиеся в каюте вещи. Уходило все, что только ему принадлежало, включая черепаховые щиты и украшавшие стены фотографии и календари. Последним был передан Майкл, которому строго-настрого было запрещено лаять. Остался только корабельный сундук и два чемодана, не пролезающие в иллюминатор, даже полностью освобожденные от своего содержимого.

Когда через несколько минут Доутри брел по палубе, останавливаясь поболтать с таможенным чиновником и помощником капитана, дежурившим у сходней, капитан Дункан и не подозревал, что случайный взгляд, брошенный им на баталера, будет последним. Он заметил, что баталер сходит на берег с пустыми руками и что Майкл, против обыкновения, не бежит по его пятам, затем Доутри исчез в свете электрических фонарей на набережной.

Спустя десять минут после того, как капитан Дункан в последний раз видел его широкую спину, Доутри сидел в шлюпке, нагруженной его имуществом и направлявшейся к бухте Джексона. Он наклонился к Майклу и ласкал его, в то время как Квэк тихо напевал что-то, радуясь тому, что при нем находится все ему дорогое, и лишний раз ощупывая карман своей легонькой куртки, чтобы убедиться, здесь ли его любимый варганчик.