Подумал о кофре, который вез Паттерсон. О том, что в кофре Леночка, ему и в голову не пришло. Ковригина кем-то освобождена. Кем? Дочерью? Но где эта дочь? Неужели еще у него в доме? Вайолет?.. Неужели Вайолет?..

Мысли его вернулись к Джергеру. Что-то покажет он на допросе? Потянет ли за собой Харбери? Потянет, конечно. Своя рубашка ближе к телу…

Харбери пожалел, что не пристрелил Джергера. Мертвый он был бы безопаснее. Можно было бы сказать, что его застрелила Вайолет…

Потом Харбери подумал о себе. Подумал с жалостью, с нежностью, с какой вспоминал иногда покойную мать. Дернул его черт согласиться пойти в разведку! Ведь он неплохой офицер. Впрочем, не офицер, а журналист. Теперь пойди докажи еще, что ты журналист…

Он встал и, зябко поеживаясь, вышел на крыльцо. Черт побери, до чего же вокруг спокойно! Синие ели. Солнце. Тишина. Жить хорошо, а вот не получается… Спустился на дорожку. Постоял, тихо насвистывая уличную песенку. В бытность мальчишкой он всегда свистел, обнаружив, что в кармане у него не осталось ни цента.

Глава 16. Что вы везете?

А мистер Паттерсон катил в это время на аэродром!

Он сидел рядом с шофером и злился на себя, на Харбери и главным образом на этого немца Флаухера с его вонючей сигарой, который принудил Паттерсона впутаться в дела, от которых исходит сильный запашок контрабанды. А в том, что в кофре запрятана контрабанда, Паттерсон не сомневался. Между фотографиями и бумагами засунуты, очевидно, какие-нибудь древние русские иконы или драгоценности. Паттерсон делал вид, что он об этом не догадывается. Архив так архив.

Таможенники его не тронут. Не зря же позади него сидит пресс-атташе этой… как ее?.. экзотической державы. Багаж дипломата — табу для таможенника. Поскорее бы только сбыть этот багаж с рук. Мистер Паттерсон передаст его там кому нужно — и черт с ним, с Харбери.

Паттерсон рассеянно посматривал в окно. В общем, Россия неплохая страна. Несколько шумливая и торопливая, но, в общем, хорошая. Здесь его не обижали. Ни одна газета не напечатала о нем ни одной двусмысленной заметки. Советские репортеры не приходили к нему вымогать деньги за то, что будут писать о нем в доброжелательном тоне. Дома они тоже строят неплохо. Мистер Уинслоу рассказывал, что два года назад вдоль дороги к аэропорту еще не стояло этих домов. А сейчас их десятки. Громадные дома. Тысячи квартир. Если бы они принадлежали частному лицу, их владелец стал бы миллионером. Конечно, плохо, что Россия не покупает мыла “Командор”. Русские почему-то моются собственным мылом… Мистер Паттерсон посматривал в окно и размышлял о множестве всяких вещей… Леночке смотреть было некуда. Скрючившись, лежала она в своем кожаном гробу и думала, думала, думала: чем же все это кончится?

Да, ей было страшно!

Она слышала, как ее куда-то несли, слышала английскую речь, потом ее куда-то повезли, она поняла, что везут ее в легковой машине.

Ноги у нее затекли, особенно правая, пересохло во рту… Ей вспомнилась какая-то сказка о злом человеке, которого посадили в сундук и бросили в море.

Да, Леночке было страшно, и в то же время она испытывала чувство облегчения, ведь сейчас опасность грозит ей, а не Марии Сергеевне… А почему бы что-нибудь не предпринять?

Не рано ли?..

Ее куда-то везут… Самообладание и соображение! Держи себя в руках, внимательно прислушивайся и соображай, соображай…

Вот остановились. Машина стоит. Вот опять ее куда-то несут. Слышны голоса. Много голосов…

Действительно, “кадиллак” подъехал к аэропорту. Мистера Паттерсона провожали несколько соотечественников. Мистер Уинслоу. Атташе посольства Грегори. Представители “Интуриста”.

Господина с усиками не провожал никто.

— Багаж доставлен, — доложили мистеру Паттерсону.