Но какое-то совсем особое чувство страха и тревоги овладело им с такою силою, что он не мог остаться более в постели. Он встал и подошел к окну. По прошествии некоторого времени ворота замка отворились, и из них вышла какая-то фигура с зажженною свечой в руках и пересекла замковый двор. Ф. узнал старого Даниеля и увидел, как тот отворил двери конюшни и вскоре вывел оседланную лошадь. Тут из темноты выступила другая фигура, закутанная в шубу, в лисьей шапке. Ф. узнал Губерта, который несколько минут жарко спорил с Даниелем, а потом удалился. Даниель поставил лошадь обратно в конюшню, запер ее и, воротившись через двор тем же путем, запер также и ворота. Было очевидно, что Губерт собирался уехать, но в последнюю минуту переменил намерение. Также очевидно было, что Губерт находился в каком-то опасном союзе со старым дворецким. Ф. с нетерпением ожидал утра, чтобы уведомить барона обо всем, случившемся ночью. В самом деле, следовало вооружиться против умыслов коварного Губерта, который, в чем стряпчий теперь убедился, еще вчера выдал себя своим расстроенным видом.
Утром, в тот час, когда барон обыкновенно вставал, стряпчий услышал беспорядочную беготню, хлопанье дверьми, нестройные голоса и крики. Он вышел из комнаты; всюду попадались слуги, которые, не обращая на него внимания, с помертвелыми лицами сновали по лестницам и пробегали мимо из покоя в покой. Наконец он узнал, что барон пропал и вот уже битый час его тщетно ищут. В присутствии егеря он лег в постель, а потом, видимо, встал и, надев шлафрок и туфли, вышел с подсвечником в руках, ибо как раз этих вещей и недоставало. Гонимый мрачным предчувствием, стряпчий поспешил в роковую залу, боковой покой которой Вольфганг, так же как и отец, избрал своей опочивальней. Дверца, что вела на башню, была отворена настежь; объятый глубоким ужасом, стряпчий громко воскликнул: «Он разбился и лежит внизу!» Так оно и было. Выпал снег, и сверху отчетливо можно было увидеть только оцепеневшую руку, торчавшую из камней. Прошло много времени, прежде чем рабочим удалось с опасностью для жизни спуститься по связанным лестницам вниз и поднять на веревках труп. В смертельной судороге барон крепко ухватил серебряный подсвечник; рука, которая еще сжимала его, была единственная неповрежденная часть тела, отвратительно размозженного при падении на острые камни.
Когда тело барона внесли в залу и положили на широкий стол, на том же самом месте, где всего несколько недель назад покоилось тело старого Родериха, с несказанным отчаянием в лице стремительно вбежал Губерт. Сраженный ужасным зрелищем, он завопил: «Брат, бедный мой брат! Нет, я не молил о том демонов, овладевших мною!» Стряпчий содрогнулся от этих предательских слов; ему показалось, что он должен тотчас же броситься на Губерта, как на братоубийцу. Губерт в беспамятстве рухнул на пол; его отнесли в постель, но он, как только ему дали укрепляющее лекарство, скоро оправился. Страшно бледен, с мрачной скорбью в полуугасших глазах, вошел он в комнату стряпчего и, медленно опустившись в кресло, так как не мог держаться на ногах от слабости, сказал:
— Я желал смерти брата моего, ибо отец, безрассудно учредив майорат, оставил ему в наследство лучшую часть. Теперь, когда он столь ужасным образом обрел свою смерть, я владелец майората, но сердце мое сокрушено, я никогда не буду счастлив. Я утверждаю вас в должности, вы получаете самые неограниченные полномочия на управление майоратом, но я не могу тут оставаться! — Губерт покинул комнату стряпчего и уже через два или три часа скакал по дороге в К.
По-видимому, несчастный Вольфганг встал ночью и захотел пройти в смежный покой, где помещалась библиотека. Сонный, он ошибся дверью, открыл дверцу, что вела на башню, сделал шаг вперед и низринулся в бездну. Но в этом объяснении все же было много натянутого. Ежели барон не мог уснуть, ежели он к тому же собирался взять в библиотеке книгу для чтения, то при чем тут сонливость, а ведь только в этом случае и можно было ошибиться и открыть дверку на башню. |