В это время что-то стало шарить за дверью; дверь растворилась, и мужик, не снимая шапки, ступил за порог и стал, как будто в раздумье, посреди хаты, разинувши рот и оглядывая потолок. Это был знакомец наш, Каленик.

- Вот я и домой пришел! - говорил он, садясь на лавку у дверей и не обращая никакого внимания на присутствующих. - Вишь, как растянул вражий сын, сатана, дорогу! Идешь, идешь, и конца нет! Ноги как будто переломал кто-нибудь. Достань-ка там, баба, тулуп, подостлать мне. На печь к тебе не приду, ей-богу, не приду: ноги болят! Достань его, там он лежит, близ покута; гляди только, не опрокинь горшка с тертым табаком. Или нет, не тронь, не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня... Пусть, уже я сам достану.

Каленик приподнялся немного, но неодолимая сила приковала его к скамейке.

- За это люблю, - сказал голова, - пришел в чужую хату и распоряжается, как дома! Выпроводить его подобру-поздорову!..

- Оставь, сват, отдохнуть! - сказал винокур, удерживая его за руку. Это полезный человек; побольше такого народу - и винница наша славно бы пошла...

Однако ж не добродушие вынудило эти слова. Винокур верил всем приметам, и тотчас прогнать человека, уже севшего на лавку, значило у него накликать беду.

- Что-то как старость придет!.. - ворчал Каленик, ложась на лавку. Добро бы, еще сказать, пьян; так нет же, не пьян. Ей-богу, не пьян! Что мне лгать! Я готов объявить это хоть самому голове. Что мне голова? Чтоб он издохнул, собачий сын! Я плюю на него! Чтоб его, одноглазого черта, возом переехало! Что он обливает людей на морозе...

- Эге! влезла свинья в хату, да и лапы сует на стол, - сказал голова, гневно подымаясь с своего места; но в это время увесистый камень, разбивши окно вдребезги, полетел ему под ноги. Голова остановился. - Если бы я знал, - говорил он, подымая камень, - какой это висельник швырнул, я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! - продолжал он, рассматривая его на руке пылающим взглядом. - Чтобы он подавился этим камнем...

- Стой, стой! Боже тебя сохрани, сват! - подхватил, побледневши, винокур. - Боже сохрани тебя, и на том и на этом свете, поблагословить кого-нибудь такою побранкою!

- Вот нашелся заступник! Пусть он пропадет!..

- И не думай, сват! Ты не знаешь, верно, что случилось с покойною тещею моей?

- С тещей?

- Да, с тещей. Вечером, немного, может, раньше теперешнего, уселись вечерять: покойная теща, покойный тесть, да наймыт, да наймычка, да детей штук с пятеро. Теща отсыпала немного галушек из большого казана в миску, чтобы не так были горячи. После работ все проголодались и не хотели ждать, пока простынут. Вздевши на длинные деревянные спички галушки, начали есть. Вдруг откуда ни возьмись человек, - какого он роду, бог его знает, - просит и его допустить к трапезе. Как не накормить голодного человека! Дали и ему спичку. Только гость упрятывает галушки, как корова сено. Покамест те съели по одной и опустили спички за другими, дно было гладко, как панский помост. Теща насыпала еще; думает, гость наелся и будет убирать меньше. Ничего не бывало. Еще лучше стал уплетать! и другую выпорожнил! "А чтоб ты подавился этими галушками!" - подумала голодная теща; как вдруг тот поперхнулся и упал. Кинулись к нему - и дух вон. Удавился.

- Так ему, обжоре проклятому, и нужно! - сказал голова.

- Так бы, да не так вышло: с того времени покою не было теще. Чуть только ночь, мертвец и тащится. Сядет верхом на трубу, проклятый, и галушку держит в зубах. Днем все покойно, и слуху нет про него; а только станет примеркать - погляди на крышу, уже и оседлал, собачий сын, трубу.

- И галушка в зубах?

- И галушка в зубах.