И ведь что интересно, две свиты вокруг стоят, смотрят, как девчонка в постель к нему набивается, хоть бы слово кто проронил. Лица каменные. Только папаша Карлссон лыбится довольно, в тести собрался, скотина!

— Вот и давай о воевании совместном поговорим, невестушка. Для этого ж собрались.

— Хорошо. Будем говорить о деле.

Миг, и нет напротив взбалмошной девчонки. На ее месте воин. Полководец. Предводитель тысяч отличных бойцов. Инга Кровавая Голова.

— Моим краснокожим сивуху не давать. Вина и пива — тоже. Кто предложит — лично зарублю!..

Печенежские Степи, лето 6450 от Сотворения мира, серпень

— Ты сдержал слово, араб, — произнес Куркуте, довольно глядя на тяжело груженые возы. — Это хорошо! Пусть твои воины располагаются на отдых. Мои же позаботятся о грузе.

— Эмиры выполнили обещание, — На этот раз речь посланника не изобилует многословием. Каждая фраза с трудом пробивается сквозь сжатые зубы. — Когда беи планируют выступление?

Ибн Раик, похоже, сам не очень верил в успех своей миссии. Но все сложилось. Трудности пути минули посланцев стороной. Более того, баджнаки сопроводили до границ Хорезма, защищая от разбойников. Обратный путь был еще проще. Десять тысяч всадников — серьезный аргумент, мгновенно остужающий любую, даже самую горячую голову. Когда баджнаки выступят в поход, волнение ибн Раика пройдет, не оставив ни малейшего следа на песке жизни. Главное — когда это произойдет? Опытный глаз не мог разглядеть ни одной приметы скорого начала похода. И араб волновался.

— Никто не собирается бессмысленно тянуть время, — поспешил развеять сомнения Куркуте. — Мы готовы двинуться хоть сейчас. Кровь застоялась в жилах, а кони давно не пробовали свежей травы, что так вкусна под Киевом. Но твои воины скакали не один день по берегам Гирканского моря. Дай им отдых. А когда будут готовы — выступаем.

— Хорошо, ты прав, — кивнул араб. — Одного дня нам хватит. Послезавтра выступаем.

— Послезавтра, — подтвердил бей. — Не почтит ли уважаемый наш пир своим присутствием, пока воины ставят лагерь?

Пир затянулся. Возносились всё новые и новые здравницы, поднимались чаши с хмельным кумысом, одни блюда на столах сменяли другие, и не было ни конца, ни края празднику. Невозмутимые лица банджакских беев ожили, раскраснелись. Скупые речи Детей Быка начали становиться похвальбой. И все чаще и чаще захмелевшие печенеги поминали прошлогодний поход на Царьград…

Ибн Раик пил мало. Аллах милосердный, запрещая пить сок лоз, ничего не говорит о хмельном молоке и меде, но не пристало правоверному искать повод нарушить закон Великого. Вполне достаточно лишь прикладываться к чаше, не возбуждая обиду у вспыльчивых хозяев.

За стенами шатра шумел лагерь. Ржали кони, что-то кричали люди. За общим шумом не разберешь арабскую или какую-то другую речь. Да и неважно… Постепенно напряжение оставило ибн Раика. Визирь начал прислушиваться к разговорам окружающих. Чем хорош завет Мухаммада в застолье — тем, что ты можешь услышать потаенные мысли собеседника, что так легко соскальзывают с одурманенного языка…

— И тогда этот воин сел на коня, — рассказывал Ипиоса, — и съехался с тремя лучшими батырами нашего войска. Сабли звенели подобно молниям разгневанного Тенгри, но не могли наши бойцы достать противника. А он одного за другим выбивал их из седла, не убивая и не калеча, потому что не хотел, чтобы достойные воины отправились к предкам раньше срока. И когда каждый дважды оказался на земле, мы признали своё поражение! Я воздеваю к небу чашу, в дань уважения величайшим воинам, когда-либо приходивших в нашу Степь, и возблагодарю богов, что батыры эти пришли к нам с миром, а не с враждой!

Бей поднял чашу с кумысом, оглядел одобряюще зашумевших соратников и одним махом покончил с содержимым.