Из тех, кого заставали живыми, спасали далеко не всех. А уж количество осложнений превышало все допустимые пределы и нормы. Люди глохли, слепли, сходили с ума (в последнем чаще всего не было вины лекарств, от картин окружающего мира могла двинуться и совершенно здоровая личность)…

Впрочем, даже это никого не останавливало. В сравнении с гарантированной смертью от чумы, возможность «всего лишь» оглохнуть — не страшит.

Слухи о том, что лекарства руссов побеждают Черную Смерть куда надежнее молитв на много дней пути опережали наш авангард. В глазах обреченных вспыхивала надежда, и ослабевшие пальцы крепче хватались за вилы. Ведь между смертью твоего больного ребенка и его исцелением стоит всего-навсего какая-то армия… И всего-навсего какой-то божок… Даже удивительно, до чего быстро слетает с сознания идеологическая шелуха, когда вопрос встает о жизни и смерти. Вера, обманом пришедшая в Италию, золотом купившая главенство и силой его отстоявшая, оказалась беспомощной перед стрептомицином полукустарной выработки. И поведение христианских проповедников немало тому способствовало. Надо быть полным идиотом, чтобы агитировать против лечения. Но сменить доктрину в разгар войны не так просто, особенно при слабом клирике. А папы в этот период сильными не были.

Население роптало, и ропот часто оборачивался кровью и кишками, намотанными на забор. Наемники разбегались. Рыцари и дворяне начинали требовать прекращения войны…

Смерть папы Стефана сыграла роль спускового крючка. Восстали римляне. «Ложный бог не может защитить даже своих верных собак! — орала толпа, врываясь в Собор Святого Петра. — Бей антихристов!». События развивались молниеносно. Гарнизон Рима в полном составе перешел на сторону повстанцев. Разве что десятка полтора командиров «римлянам» пришлось поднять на копья. К восстанию присоединились и уже стоявшие в городе бургундцы с французами. Обезображенные тела герцога Сполотского, Гуго Великого и Людовика Заморского повисли на башнях Замка Святого Ангела. Вечный город встретил армию Оттона закрытыми воротами и залпами со стен. С одной стороны, сведения об истинно «королевском» приеме нас обрадовали, но с другой… Я, наверное, слишком стар, да и в молодости не особо цеплялся за жизнь. Но слишком противно подобное. Мне больше по душе тот ромейский старик-разведчик, до последнего рубившийся с нашими диверсантами, нежели новоизбранный глава города, забрызганными кровью руками вручающий ключи. Перед нами ведь ворота распахнулись настежь.

Наши войска в Риме не задержались. С наведением порядка аборигены справились бы и сами, а больше делать здесь нечего. Верхушка церкви, к тому времени, поголовно последовала за своим духовным пастырем, а от Ватикана, на радость будущим туристам, остались лишь руины. Ограбленные до последней монетки. И совершенно без нашего участия, стараниями освобожденного народа.

Германскому королю ничего не оставалось, кроме как откатываться на юг, ежедневно теряя людей, не столько от чумы, сколько вследствие дезертирства. Казалось, что дни саксонской армии сочтены. И всё же, Оттону удалось одержать последнюю победу. Нет, не над нами.

Олег Царьградский открыл в себе талант флотоводца и, планомерно зачищая бывшие морские владения Византии, добрался до Сицилии. Его и наши успехи подвигли южно-итальянские герцогства на решительные действия. Владетели Капуи, Беневенто и Салерно, движимые искренним желанием полизать задницу будущим властелинам Европы, сочли немцев достаточно ослабленными, чтобы стать легкой добычей. Силы союзников превосходили немецкую армию вдвое.

Численное преимущество италикам помогло, как жгут на шее при кровотечении носом. Измотанные долгими переходами, изнуренные чумой и поражениями, отчаявшиеся до последнего предела, германцы смели свежих и полных сил противников, подобно лавине, встретившей на своем пути детскую снежную крепость.