Тяжелая конница серпом разрубила италийский строй. Встречная атака неаполитанских рыцарей увязла в саксонской пехоте. И удар резервного полка личной гвардии Оттона завершил разгром.

Наслаждаться победой королю пришлось недолго, он даже вина по этому поводу выпить не успел. В битве был потерян день. Всего один день, но даже секунда порой бесценна. Оттону пришлось вступать в схватку с конницей Теркачу и Рубца, прямо с марша развернувшейся в боевые порядки. Сивера и мадъяры справедливо рассудили, что с марша лучше, чем из боя. Да и некуда больше отступать армии несуществующего королевства.

Оттон под восторженный рев армии отклонил почетную капитуляцию и бросил своих солдат на смерть. И они пошли. Кто хотел убежать — сделали выбор намного раньше. У короля остались лучшие. И дрались, как львы. И хотя сражение фактически было избиением, слишком неравными стали силы к тому моменту, пленных взяли крайне мало. Не то, чтобы не брали — они не сдавались. Горстка раненых рыцарей да сам король в бессознательном состоянии — вот и вся добыча.

Наградой бесстрашному королю стала быстрая и почетная смерть на эшафоте Неаполя. Очень хотели оставить его в живых. Не для того, чтобы посадить за написание мемуаров на манер Паулюса.

Опыт и знания короля нам бы пригодились, хотя и сами не дураки. Хорошие головы лишними не бывают. Не зря же мы хомячили лучшие умы со всех доступных нам земель. Но разбитый, потерявший королевство, армию и в придачу семью (Эдит Английская, чертова фанатичка, устроила настоящий джаухар. Нашлась, понимаешь, принцесса индийская! Ну и горела бы сама, а детей-то зачем?) пленник не принял бы предложение. Оттон оставался королем и от своих понятий о чести не отступился. А не принесший присяги живой, пусть и несвободный, он мог стать опасным.

Неаполь, год 942 от Рождества Христова, август

Большая комната. Светлая, но при этом не открытая всем ветрам. Непонятно где нашли столь огромные пластины слюды, но это сделали. Стены задрапированы светло-бежевой тканью. Полы укрыты пышным восточным ковром, в длинном ворсе которого нога тонет чуть ли не по щиколотку. Под стеной — роскошнейшая кровать с балдахином, рядом притаился невысокий столик с вином и фруктами… Здесь расположены гостевые «королевские» покои замка неаполитанского герцога. Так что всё по чину. Король и должен располагаться в «королевских» покоях. Дверь закрыта, под ней молчаливыми статуями застыли верные гвардейцы. Снаружи, чтобы не тревожить Наше Величество. И чтобы никто не мог войти незваным и нежданым. Всё по чину…

Губы, перечеркнутые узкой полоской свежего, лишь слегка поджившего шрама, изогнулись в кривой усмешке. Все похоже. Но все не то.

Всё по чину. Но гвардейцы — не его верные магдебуржцы, готовые на все. А русские дружинники в своих каплевидных шлемах и с красными щитами. И задача их несколько отличается от привычной. Они должны не защитить от покушения. Они обязаны не дать королю сбежать. Нет, если вдруг в гулких коридорах раздадутся крики, и станет тесно от нападающих, дружинники умрут, но не пропустят к королю убийц. Да и кому в голову придет такая блажь, как прерывать жизнь человека, которого скоро казнят? Будь он хоть семь раз король и в придачу трижды император. Но в спасителей, могущих рискнуть, верилось еще меньше. Последние из магдебуржцев кормят собой ворон. Много нынче расплодилось стервятников на заваленных трупами полях Европы…

И комната — не гостевые покои, коими хочет казаться, но тюремная камера. «Королевскими покоями» она могла быть вчера, когда была готова принять гостей. Но — гостей. Без молчаливых русов у дверей.