– Надо же, как интересно, – задумчиво протянул я, уже без особых церемоний пнув драхта в бок.

Тварь даже не дрогнула. А Ворчун, когда я перевернул монстра на спину и принялся осматривать хитин, благоразумно отбежал в сторону. И не зря, потому что очень скоро в лесу отменно засмердело, а у меня появился опыт первого в жизни патологоанатомического вскрытия.

– Мда-а, – протянул я, оглядев образовавшуюся на земле, отчаянно воняющую кучу. – Было б ради чего пачкать руки…

Брат насмешливо фыркнул из-за деревьев, но не приблизился к туше до тех пор, пока я не вернулся к реке и не отмылся от липкой, слегка опалесцирующей гадости, которая заменяла драхту кровь.

– Итак, что мы имеем? – бросил я, разложив отчищенные от слизи трофеи на берегу. – Это определенно живой организм, способный выполнять примитивные действия. Все, на что его хватает, это находить и пожирать то, что подходит под определение «добыча». При этом добычей он считает все, что имеет хотя бы слабую ауру. Чем аура ярче, тем, вероятно, ее лучше видно, поэтому артефакты в этом лесу и впрямь лучше не использовать.

Присев на корточки, я постучал ногтем по одной из снятых с драхта хитиновых пластинок. Она была гладкой на ощупь, словно лакированной, и очень прочной. Снять ее удалось только благодаря тому, что между собой пластины соединялись чем-то вроде мягкой перепонки. Правда, добраться до нее оказалось непросто, для этого лезвия ножа пришлось загнать довольно глубоко в сочленение между частями панциря, однако, как только целостность природного доспеха оказалась нарушена, снять его не составило труда.

Сам хитин мне не удалось повредить даже наконечником валяющегося на берегу копья. А вот защита на горле оказалась менее стойкой, поэтому простой клинок пробил ее без труда. Других уязвимых мест у драхта не оказалось. Подмышки он во время охоты не демонстрировал, а мягкое подхвостье было прикрыто такими же чешуйками, как на горле.

Признаков пола у существа не обнаружилось.

Крепость когтей на верхних и нижних конечностях внушала искреннее уважение.

По поводу ливера я остался в таком же недоумении, как и раньше, а вот черепушку осмотрел более внимательно и выяснил, что мозгом драхту служила та же мерзкая субстанция, что и в брюхе. Проще говоря, думать ему было попросту нечем. И если учесть тот факт, что часть ауры твари «ушла» куда-то на сторону, а вернее, ее вырвали из еще живого тела, то получалось, что драхт – это, хоть и живое, но все-таки не самостоятельное существо. Скорее, часть более высокоорганизованной семьи или колонии, как у муравьев. Причем в этой самой колонии имелись особи, способные влиять на более примитивные создания. И как минимум одна из таких особей нуждалась в притоке магии.

Прямо как я.

Покидав хитин, когти и чешую в мешок, мы с Ворчуном ретировались в лес, постаравшись не оставить после себя читабельных следов. Забросив добычу в логово, снова умчались на разведку. Еще дальше на север, куда сегодня так и не дошла команда из Ойта. До позднего вечерауспели исследовать немалую часть восточного берега, наткнувшись на огромное количество воткнутых в землю артефактов. Однако драхтов в этой части леса больше не увидели. И остановились на ночлег лишь после того, как обнаружили рыбацкую сеть, перегораживающую не только берег, но и реку, и противоположный склон. По-видимому, это означало конец патрулируемой территории и ту самую охраняемую границу, за пределы которой драхты, судя по отсутствию разрывов, пока еще не перебрались.

Уже в темноте, лежа под боком у шумно дышащего волка, я подумал, что, возможно, та штука, которая «убежала» в лес с полудохлого драхта, была чем-то вроде ментального поводка.

Интересно, то существо, которое им управляло, это что-то вроде матки у пчел? Или же мы имеем дело с группой более продвинутых особей? И возможно ли такое, что через драхтов кто-то еще мог наблюдать за случившейся на берегу Истрицы бойней? Слышать или чувствовать, что происходит с ними? Вроде того, как я когда-то слышал и чувствовал императора?

Печать на груди предупреждающе кольнула, и мои мысли поспешносвернули в другую сторону.