|
— Ja?41 — хриплым голосом, выдающим многолетнее пристрастие к выпивке, поинтересовался толстяк. — Sprechen Sie Englisch?42 — Конечно… Само собой, — заплетающимся языком проговорил старик. Потом фыркнул, будто вспомнил что-то смешное. — И не только по-английски. Еще могу по-русски. Совсем немного. А еще чуть-чуть по-итальянски… — Почему бы вам не присесть, герр Драбек? — предложил Холлидей. — Герром Драбеком был мой Scheisskopf43 отец, школьный учитель rotznasigen44 детишек. Зовите меня просто — Руди, — пропитым голосом произнес немец. — Меня так все зовут. Он пожал плечами и уселся. Холлидей внимательно взглянул на него. Невысокий и очень плотный мужчина преклонного возраста. Борода клочковатая и пегая — клок седой, клок черный. Давно немытые волосы, сквозь которые просвечивает розовое темя. Лицо круглое с обрюзгшими морщинистыми щеками. Водянисто-голубые глаза спрятались за очками в толстой пластмассовой оправе. Круглый нос, о каких говорят — «картошкой», покрыт сеточкой лопнувших сосудов, что вместе с багровым цветом лица говорит о плохом здоровье. «Скорее всего, давление скачет», — подумал Джон. Одевался Руди в допотопный коричневый костюм — помятый и потертый, лоснящийся на локтях и около карманов. Рубашка когда-то была белой, но после сотен стирок посерела, воротник безвозвратно утратил форму. Вдобавок от немца за милю разило пивом и жареным луком. На глазок Холлидей прикинул возраст Руди — около восьмидесяти лет. Значит, во время войны ему было не больше двадцати. Снова подошла официантка и поставил перед Пэгги и подполковником высокие «пильзнеровские» бокалы. — Принесите и ему, — кивнула журналистка на старика. — Nein! — покачал головой толстяк, переглянувшись с официанткой. — Kulmbacher Eisbock.45 Ein Masskrug,46 пожалуйста, und ein Betonbuddel Steinhager. — Прошу прощения? — Пэгги повернулась к немке. Ее знание языка исчерпывалось вызубренным в начальной школе: «Sprechen Sie Englisch?» — Ein Masskrug — то, что вы называете литром. Так у нас меряют пиво. A Betonbuddel Steinhager — своего рода джин. Он хочет получить целую бутылку. — Целую бутылку? — Да. Так он говорит. — Und ein Strammer Max,47 — добавил Руди, невинно моргая. — Что? — Он заказывает бутерброд, — пояснила официантка. — Большой такой бутерброд с ветчиной, яичницей и помидорами. Пэгги уставилась на старика. Он хитро улыбался, показывая неровные желтые зубы. — Хорошо, — кивнула девушка. — Несите все, что он просит. Тем временем Руди недвусмысленно посмотрел на пятьдесят евро. Пэгги подвинула деньги ближе к нему. Старик быстро схватил купюру и сунул в карман пиджака. Потом допил пиво и, отодвинув кружку, замер, сложив руки на столе. Его пальцы казались непропорционально длинными и тонкими для такого тучного тела. Вздувшиеся старческие вены извивались под кожей словно черви, а желтые ногти с грязными ободками выглядели очень неопрятно. — Да, руки у меня старые, — сказал Руди. Пэгги промолчала. — Очень старые, — повторил немец. — С такими пальцами вы легко могли бы играть на фортепиано, — заметил Холлидей. — На скрипке, — поправил его Драбек. — Когда-то я играл на скрипке. |
