|
— Газават, как метастазы, не останавливается сам по себе! — Карие глаза Ахмада ибн Салиха стали какими то пепельными, как земля после пожара. — Для его продолжения ждали бомбы. Но если бомбы, настоящей бомбы, не только нет, но и не будет, значит… — Грязная бомба?! — Ларошжаклен ударил себя ладонью по лбу. — Черт побери, неужели грязная бомба? — Да. — Быть может, кто нибудь объяснит невежественной старухе, что такое грязная бомба и где она так запачкалась? — София чему то улыбнулась. Она больше не сверлила взглядом араба. — Собственно, это и не бомба, Софи, — негромко сказал человек в рабочем комбинезоне. Что то в выразительных модуляциях его голоса стянуло лицо странного араба в гримасу неприязни. — Просто отходы, продукт ядерного распада. Он не нуждается ни в ракетах, ни в ракетоносителях. Контейнер может пронести на себе и раскупорить обычный диверсант, вопрос чисто технический, многоразовый или смертник. — А диверсантов или даже смертников может быть сколько угодно, это дешевый ресурс, — продолжил, справившись с собой, ученый. — Для ислама нет ничего дешевле людей. — Вы не русский, — София вновь столкнулась взглядом с Ахмадом ибн Салихом, но это был уже совсем иной взгляд. — Вы не русский, хотя и жили в России. Ладно, не дергай тесь, но не только же Вам знать чужие секреты. Впрочем, только с моим навыком можно разглядеть, что углы губ почти дрогнули при упоминании о Потемкинских деревнях. Для европейцев это выражение лишено смысла. — Софи, быть не может! — Теперь уже Ларошжаклен впился глазами в собеседника. — Лицо… — Ну, лицо, — София усмехнулась. — Это только в годы моей юности хирурги оставляли всякие там рубчики за ушами. Сейчас уже через год нельзя определить вмешательства скальпеля. Абсолютно безопасный фокус. Да и работы то немного. Контур губ, конечно, чуть чуть разрез глаз, чуть чуть нос. Вот только с чего Вам вдруг взбрело в голову расшифроваться, господин резидент? Ядерные причины не все объясняют, во всяком случае мне. — Кое что, тем не менее. — Человек, которого уже никак нельзя было назвать Ахмадом ибн Салихом, улыбнулся Софии — без враждебности. — Ликвидация такой масштабной диверсии окупает мой провал, а провал неизбежен. «Еще как окупают, с лихвой. Сто сорок диверсантов, завербованных, ведь остерегали же умные люди, из российских мусульман, единовременно пробирающихся с радиоактивной заразой к водоемам Москвы, Санкт Петербурга, Самары, Екатеринбурга, Царицына, Владивостока… Кого то, конечно, поймают, но результат все равно запредельный. Но они будут взяты до „часа X“ и удар на опережение будет столь же многоруким». — Но с этими проблемами я справлюсь худо бедно и сам, — продолжил Слободан. — Я вышел на контакт не за этим. События, надо сказать, развиваются стремительно, еще позавчера вечером я не знал о новом витке джихада. Они ведь знают, что ядерные государства не настолько суицидальны, чтобы использовать это оружие первыми. В такой войне нет проигравших. Они же не погнушаются ничем, им хоть всю планету превратить в пустыню, где бродят верблюды, не только двугорбые, но и двухголовые, с маленькими оазисами чистых территорий, на которых расселятся их князьки, самые потомственные потомки Пророка. По этому, наступление сейчас пойдет массированное, по разным фронтам. Одновременно с использованием грязной бомбы, которое, надо сказать, едва ли состоится, планируется акция устрашения. И вот это уже касается всех вас. — Что они затевают? — голос Ларошжаклена сделался хриплым от напряжения. — Полное уничтожение гетто. Начиная с Парижа. Повисла тягостная тишина. Слова казались слишком просты, они не вмещали своего страшного смысла. — Они бросят в пять Парижских гетто все городское отребье, так сказать, добровольных помощников благочестивой стражи, — продолжил, наконец, Слободан. |
