|
— Что же, я Вас не благодарю. — Ларошжаклен поднялся. — Ведь вы, русские, не заинтересованы в панике за занавесом. Наши интересы совпали, только и всего. — Я не русский, но благодарить меня в самом деле не за что, — отчеканил Слободан. — Как Вы сами же подметили, только ради спасения жизни французов я не шевельнул бы пальцем. Но сейчас нам надлежит действовать сообща. Я хотел бы принять участие в разработке плана ответных действий и мог бы предложить по ходу кое какую помощь. — Мы это решим, — Ларошжаклен переглянулся с Софией. — Но все же кто Вы такой, за что нас ненавидите и как Вас называть хотя бы для удобства? — Он серб, — веско уронила София. — Второе объясняется первым, хотя Вы слишком молоды, Анри, чтобы как следует понять причины его к нам ненависти. — Не к Вам, София Севазмиу, — возразил Слободан, исподлобья взглянув в сторону самого немногословного собеседника. — Вы русская и православная. — Я в одной лодке с католиками, потому из уважения ко мне благоволите не кидать таких взглядов в сторону священника, он еще на свет не родился, когда другие священники благословляли в Боснии хорватов на убийства. Оставим эмоции и вернемся к делу. — Хорошо, — Слободан ощутимо сделал над собой усилие, но черты его лица тем не менее смягчились. — Быть может, не так все и дрянно обстоит, — медленно проговорил Ларошжаклен. — Катакомбы под Парижем огромны. Временно они вместят всех жителей гетто, плевать, пусть даже вместе с тайными осведомителями. Обратной то дороги нет. Только надо уводить людей тут же. Постепенно мы рассредоточим это огромное скопление народа. Кого то по стране, кому то поможем перебраться через границы. — Человеку свойственно не верить в близкую катастрофу, — возразил отец Лотар. — Жители гетто привыкли жить на минном поле. Многие, очень многие не захотят спускаться в подземелья, бросать дома. — Его Преподобие прав, — с горечью сказала София. — Большинство просто не поверит в такую масштабную резню. Они не будут верить до тех пор, пока не увидят озверелых толп на своих улицах. — Ну а что нам делать тогда? Спасать своих, а остальных пусть перережут как цыплят? — Сбавьте скорость, — София остановила Ларошжаклена властным движением руки. — Каковы сроки? — Не больше недели, — Слободан что то прикидывал в уме. — Да, похоже, так. Они скорей всего приурочат это к очередной годовщине захвата Константинополя. Любят они такие мероприятия к праздникам подгонять, хлебом не корми. — Не густо. — Это не решает дело, но христиане ведь покинут гетто? — обернулся к отцу Лотару Ларошжаклен. — Уж они то поверят в резню? — Поверят, но не думаю, что покинут. То есть детей и прочих, конечно, все христиане постараются отправить в подполье. Но уж из немолодых людей наверное останутся многие. Они сочтут это подходящим часом свидетельствовать истину. Ведь по сути чудовищная резня, которая теперь затевается, еще одна веха в Скончании Дней. Теперь опустившаяся тишина казалась наэлектризованной. Мысли четырех человек стремительно мчались, расшибались о стены тупиков, ходили по кругу, метались, пересекаясь в своих невидимых траекториях. Стоявшим снаружи на часах Эжену Оливье, Левеку и Полю Берто казалось, что время стоит на месте, но внутри никто не замечал его хода. — А между прочим, господин резидент, Вы так и не представились, — София подняла голову, и все с неосознанным облегчением отметили, что в углах ее губ затаилась улыбка. — Давайте ка, называйтесь! — Ну, пусть будет Кнежевич. — Назначения этой шпильки вряд ли кто поймет уже, — София рассмеялась. — Кнежевич так Кнежевич. — Ну, Софи, это бессовестно, — без тени возмущения возмутился Ларошжаклен. |
