|
– Ближе! – закричал Хасьярл – с жадным интересом, не с угрозой – и каждый из волшебников – возможно, потому, что они не были напуганы и им ничто не грозило – в совершенстве исполнил свою работу, так что на экране появилось бледно зеленое лицо Гваэя, величиной с телегу с упряжкой; различные виды чумы выдавали свое присутствие если не цветом, то наличием огромных бубонов, засохших корок и грибовидных образований, глаза были похожи на гигантские бочки, переполненные гноем, рот – на сотрясающуюся выгребную яму, а каждая капля, падающая с кончика носа, казалось, вмещала в себя галлон жидкости. Хасьярл воскликнул хрипло, словно человек, захлебывающийся крепким вином: – Радость, о радость! Мое сердце разорвется! Экран стал черным, в комнате наступила мертвая тишина, и в эту тишину из дальнего сводчатого проема бесшумно скользнула по воздуху крошечная, серая, как кость, тень. Она парила на неподвижных крыльях, словно ястреб, высматривающий добычу, высоко над шпагами, которые пытались ее достать. Потом, беззвучно развернувшись по плавной дуге, она спикировала прямо на Хасьярла и, выскользнув из его рук, которые метнулись к ней слишком поздно, ударилась о его грудь, и упала на пол к его ногам. Это был планер, сложенный из пергамента, на котором под разными углами виднелись строчки букв. Всего навсего планер – не более того. Хасьярл схватил его, с хрустом развернул и прочитал вслух: «Дорогой Брат. Предлагаю тебе немедленно встретиться в Зале Призраков и уладить дело с престолонаследием. Приводи своих двадцать четыре волшебника. Я приведу одного. Приводи своего воителя. Я приведу своего. Приводи своих оруженосцев и охранников. Приводи самого себя. Меня принесут. Или, возможно, ты предпочтешь провести вечер, пытая девушек. Подпись (по указанию): Гваэй». Хасьярл смял пергамент в кулаке и, задумчиво зловеще глядя поверх него, отрывисто выпалил: – Мы пойдем! Он надеется сыграть на моей братской жалости – это будет мило. Или же заманить нас в ловушку, но я перехитрю его! Фафхрд смело заявил: – Ты, может быть, и одолеешь своего насмерть прогнившего братца, о Хасьярл, но как насчет его воителя? Хитрого, как Зобольд, более свирепого в бою, чем слон убийца! Такой может перерезать твоих хилых охранников так же легко, как я один одолел пятерых в Главной Башне, и добраться до твоей шумной глотки! Я тебе понадоблюсь! Хасьярл подумал в течение удара сердца, потом, повернувшись к Фафхрду, сказал: – Я не гордый. Я приму совет и от дохлой собаки. Ведите его с нами. Не развязывайте его, но захватите его оружие. *** По широкому низкому тоннелю, медленно поднимающемуся вверх и освещенному настенными факелами, синее пламя которых горело не ярче, чем болотный газ, и которые, казалось, были расположены так же далеко один от другого, как прибрежные маяки, – по этому тоннелю быстро, но крайне осторожно шагал Мышелов в сопровождении странного короткого кортежа. На Мышелове была черная мантия с остроконечным черным капюшоном, который, если его надвинуть вперед, полностью скрывал лицо. Под мантией на поясе висели меч и кинжал, но в руках Мышелова был тонкий черный жезл с серебряной звездой на верхушке, который должен был напоминать ему, что его основная роль в текущий момент – это роль Чрезвычайного и Полномочного Волшебника Гваэя. За Мышеловом попарно трусили четыре раба бегуна с огромными ногами и крошечными головами, очень похожие на темные ходячие конусы, особенно когда их силуэт вырисовывался на фоне только что пройденного факела. Они несли на плечах – каждый сжимал обеими карликовыми ручками конец шеста – носилки, искусно украшенные резьбой ко красному и черному дереву; на матрасе, укрытые мехами, шелками и богато вышитыми тканями, воз – лежали смердящая, беспомощная плоть и неукротимый дух юного властителя Нижних Уровней. |
