«Нет-нет, по куску хлеба на каждого! Фред, немедленно положи это, ты и так уже взял свою порцию. Осторожней, Хелен, или разольешь суп. Да не толкайтесь же, еды тут хватит на всех!»

Изо дня в день, перед каждой трапезой ей приходилось повторять одно и то же. Дети огрызались, хитрили и крали друг у друга вовсе не потому, что не желали слушаться Тары. Просто животный инстинкт самосохранения подсказывал им: нужно есть, чтобы не умереть с голоду.

Тара вылила из котла остатки супа и только тут заметила, как один из мальчишек стянул со стола последний кусок хлеба. Это значило, что самой ей уже не на что было рассчитывать. Но она и не думала протестовать. Сама виновата, подумала она про себя. Нужно съедать свой хлеб до того, как сюда сбегутся ребята.

На своем горьком опыте Тара узнала, что обходиться без еды слишком долго тоже нельзя. Она становилась такой слабой, что рисковала выронить из рук малышей, и мысль об этом приводила ее в настоящий ужас. Впрочем, оставалась еще надежда на то, что ей предложат чашечку чаю. Это была роскошь, доступная только миссис Бэрроуфилд. Но порой, когда та пребывала в хорошем настроении, она разрешала Таре допить то, что оставалось на дне ее чайника.

Для миссис Бэрроуфилд Мэри приготовила две свиные отбивные, которые аккуратно выложила на чистую тарелку, присовокупив к ним мелко нарезанный жареный лук — сразу несколько луковиц.

— И вот ее чай, — проворчала Мэри, со стуком опуская на поднос заварочный чайник.

— Спасибо, Мэри, но ты забыла картошку!

Картошка, которая плавала в супе, начала уже подгнивать, когда была куплена, но куплена была такая, поскольку дешевле были самые что ни есть отбросы. Но из этой мешанины удалось выудить три больших, еще не подпорченных кусочка. Их тоже положили рядом с отбивными, и рот у Тары невольно наполнился слюной. Она отвернулась, чтобы не видеть тарелку.

«Может быть, тот джентльмен даст мне сегодня что-нибудь поесть», — с надеждой подумала Тара. После чего, подхватив поднос и глядя прямо перед собой, поспешила в гостиную миссис Бэрроуфилд.

Глава вторая

И вот они едут — Тара и сопровождающий ее мистер Фолкерк.

Погода в тот день выдалась с утра ясная, без дождя. Он прошел ночью, омыв каждый куст, каждый стебель травы, каждый лепесток на цветочных головках. По небу весело плыли легкие, светлые, закурчавленные по краям облака. Ветер настойчиво гнал их, и вместе с ними по земле быстро и невесомо скользили их прозрачные тени. Но стайка облаков проплывала, и солнечные лучи опять беспрепятственно царили в воздушном пространстве.

Тара во все глаза смотрела на проплывающие мимо пейзажи — всхолмленная местами равнина и перелески тянулись по сторонам дороги, покуда хватал глаз; аккуратные сельские домики из серого камня-ракушечника утопали в цветах, радуя яркими красками на фоне древесной и травяной зелени. На огромных зеленых полянах лежали и бродили животные — коровы, овцы и лошади… Впечатления Тары об окружающем мире были до сей поры отрывочными и скудными, и сейчас все, что она видела, вызывало в ней едва ли не детский восторг.

— Какое все красивое, яркое, какое зеленое! — вырвалось у нее, когда они покинули улицы Лондона, и карета покатилась по загородной местности. — Я знала, конечно, что в деревне должна быть зелень… Но чтобы такая яркая! Такая густая! Это просто немыслимо, и это невероятно прекрасно!

Мистер Фолкерк только собрался ответить, как Тара продолжила все тем же восхищенным, певучим голосом, и голос этот даже немного дрожал, что придавало ему необычайную мелодичность:

— А вон то поле — смотрите, смотрите, да оно просто всё сплошь золотое!

— Кукуруза, — лаконично пояснил мистер Фолкерк. — Тебе ведь уже доводилось бывать в деревне?

Тара отрицательно затрясла головой.