— Боишься меня? — Бирюк подмигнул Горгоне. — Не пришедшего в себя, косого, как японец на карикатурах, а боишься.

— Опасаюсь, не бери в голову. Стандартные меры предосторожности, — Горгона положила пачку сигарет, хороших и привозных, с английской надписью и спички. — Кури, наркоман.

Первая пошла как по маслу, скуренная в три затяжки. Вторая неожиданно заклубилась кашлем в легких, но он справился, отплевался, а дальше смолилось уже лучше.

— Что в еду с водой мешали?

Горгона улыбнулась, ярко и открыто, совершенно неожиданно:

— Какая разница то? Будешь хорошим мальчиком, перестанем подмешивать, в себя придешь. Ну, а если будешь плохим, объявишь голодовку и откажешься сотрудничать, так у нас хороший медицинский отсек. Стану накачивать, резать, бить, колоть, жечь, спалю все волосы и хорошенько разберусь с твоими яйцами. Может, прибью их к полу в дровянике и подожгу его к чертям собачьим. Дровяники у нас изолированные, стены хорошие, сгореть ты не захочешь, не для того вы существуете. А вот без яиц будет тяжело.

— Прекрасная перспектива. — Бирюк вздохнул, закатив глаза, — нож-то хоть дашь или прямо так рваться придется?

— Дам, — уверила она его и глянула так, что стало ясно — эта точно даст. — Острый дам, потому как, оцени мой решительный настрой — как только отчекрыжишь себе кокушки, сразу все потушим, а из твоей мошонки сделаю мешочек.

— На фига? — непритворно удивился новым вводным Бирюк.

— Буду хранить любимые сережки, колечки и подвески с цепочками. И хвастаться нашим девчонкам, ты ж у нас настоящая легенда, понимаешь? Сразу на сто пунктов в негласном женском рейтинге КВБ подскочу.

— Чумовые планы… — Бирюк даже присвистнул, хотя вышло с трудом. — Только вот, знаешь, что?

— М?

Отвечать Бирюк не стал. Подали чай и самые настоящие бутерброды, так добротно нарезанные, что он чуть не прослезился от свалившегося счастья. И не стал терять времени, сразу откусив от первого, украшенного поблескивающим пластом жирной консервированной ветчины.

— Фу, как не галантно и невоспитанно, — Горгона смотрела брезгливо, как на помет, замеченный на самом кончике зеркально блестящего сапога. — И жрет он как свинья, и не рассказал даме что хотел, лишь разбередил любопытство, настоящий мужлан.

— Поффефи.

— Что? А?! — Горгона вздохнула. — Ты совсем охренел от моей мягкости, что ли?

— Потрепи, говорю.

— Что потрепать? — не поняла Горгона и уставилась на него, явно сбитая с толку.

— Я сказал потерпи или потрепи? А! — Бирюк ухмыльнулся. — Спасибо, хозяйка, видишь, как бутерброд животворящий меня обратно в человека превращает? Сразу захотелось, чтобы ты мне потрепала, хотя, конечно, ты права… Я ж не мылся сколько, пахнет, небось.

Стек ударил быстро, хотя он успел подставить голову и рассекло ее, не лицо.

— Скотина! — рявкнула Горгона. — Я тебе, сволочь…

— Сволочь, — согласился Бирюк, — вопрос лишь один — точно ли ты мне, либо нет. Вот в чем вопрос, красавица. Ладно, не горю, не покажу тебе свой х… Не-не, хорош махать своей плеткой, все расскажу!

— Сразу бы так. Ну, я жду.

— Тебя следует называть госпожой? — поинтересовался Бирюк и нащупав языком кусок ветчины в лохматом венике бороды — быстренько тот слизал.