Глава 31. Уроки философии

Данилов очнулся от того, что какие-то растения касались его лица, мягко мазали по шее и ушам. Его качало, мир перевернулся, и к тому же он был нездоров: тошнило, и болела голова. Данилов чувствовал какие-то мягкие толчки, идущие как будто от живота. Он двигался, и как раз поэтому его трогали, по его лицу и шее ездили метелки, веточки трав.

Данилов не сразу понял, почему он не может шелохнуться и почему мир так странно сместился. Оказалось, он еще и связан и висит вниз головой, на чем-то движущемся через лес.

— Эй!

Никакого ответа.

— Эй, я капитан угрозыска Данилов! Куда вы тащите меня?

Никакого ответа.

— Да черт бы вас всех побрал! Я мент, будете отвечать по закону!

Крики получались тихими, жалкими, трескучими. И — никакого ответа. Данилов замолчал, понимая бессмысленность спора. Попросту не было сил.

Сколько прошло времени, пока перед глазами замелькала галька, исчезла трава — он не мог бы сказать. Сознание оставалось неясным, как бывает иногда спросонья, если проснешься в душной комнате. К тому же болела голова, боль пульсировала, и временами Данилову казалось, что совсем рядом бьет колокол. Бум, бум, бум, бум, бум — лупил колокол, и каждый звук отдавался новым взрывом боли.

Наконец движение прекратилось, Данилова сняли и положили на что-то твердое. Дико кружилась голова, и все-таки он сумел понять — под ним дощатый пол, он лежит в каком-то помещении.

Данилова подняли, посадили в какое-то кресло, что-то стали делать с руками, потом с ногами. Мир крутился, вставал на дыбы, и стоящий перед Даниловым человек то оказывался к сидящему под невероятным углом, то опять стоял возле него. Человек этот внимательно всмотрелся в Данилова, произнес что-то вроде «А вот сейчас…», быстро вышел.

Данилов ждал, что человек вернется с кружкой спирта, универсального таежного лекарства, но человек пришел с несколькими пузырьками.

— Ну-ка!

У губ Данилова оказалась кружка, но с чем угодно, только не со спиртом. Пахло медикаментами, и вкус был откровенно больничный.

— Чаю хотите?

Человек ждал ответа, и Данилов каркнул ему:

— Да!

Данилов пытался взять кружку, но оказалось, его руки привязаны к ручкам кресла. Привязан очень крепко, но не веревками, а бинтами, нарванными из ткани, и рукам ничего не угрожает. Пришлось пить из рук своего нового знакомца, а потом смотреть, как он расхаживает по комнате, смотрит какие-то железяки на полке, надевает новую рубаху. Тело незнакомца оказалось тощим, жилистым и смотрелось так, словно он под кожей весь был перевит веревками. Сразу видно — неимоверной силы человек.

— А кстати, давайте знакомиться! — произнес человек, и лицо его осветилось очень хорошей, доброй улыбкой. — Ведь это меня вы уже третьи сутки ловите, пора и познакомиться. Меня зовут Гриша. Григорий Астафьев. А вас?

Тут только Данилов заметил, что зеленый туман перед глазами отступил, голова почти не болит, колокол исчез, и мир не несется в диком танце. Незнакомец, во всяком случае, выглядел вполне определенно.

— Майор Данилов. Сергей Александрович Данилов.

— Майор? Вроде, недавно были еще капитаном? Сережа, вы ничего не путаете? — голос сочувственный, добрый.

— Ну, капитан, — криво улыбнулся Данилов.

— Капитан, а ты любишь философию?

Вопрос был такой невероятный, что Данилов сразу как-то сразу его и не понял.

— Что уставился? Я серьезно спрашиваю. Ты Ницше читал?

— Не-ет…

— А Шопенгауэра?

Что-то зашевелилось в памяти Данилова, что-то полузабытое, далекое. Какое-то не очень актуальное воспоминание студенческих времен.