— Хорошо! — с нажимом сказал Колчанов. — А драка из-за чего началась?

— О! — Ревнивых сморщился так, что и не понять было, где в мелких морщинах скрывались его глазки, где нос, рот... — Очень тонкий маневр получается, постараюсь объяснить. Может быть, вы меня и поймете... Оглянитесь вокруг, — Ревнивых развел руками, но шапка упала с его колен и величественный жест пришлось прервать. — Что мы видим? Глушь. Несусветную глушь. Здесь не то что живой человек, картинка на тумбочке может стать причиной страшных преступлений. Скажи, Михалыч! Было ведь, говори, не таись! Один новичок спер у экскаваторщика девушку из тумбочки. Красивая такая девушка была, хотя на мой вкус больно тоща, да и взгляд у нее нахальный. Ну и сильно загорелая, как цыганка какая...

Колчанов беспомощно оглянулся на участкового, и тот счел нужным внести ясность.

— На картинке девушка, — пояснил участковый. — Снимок из журнала.

— Вот и я говорю — из-за этой самой картинки новичок схлопотал по физиономии. Чтоб красавиц похищать неповадно было. А вы говорите, из-за чего драка.

— А Горецкий что за человек?

— Ну что Горецкий... Он здесь полтора года. Еще подъемные, наверно, не пропил. Хотя нет, пропил. Это я зря на человека наговариваю. Живет он с секретаршей Панюшкина. И потому пользуется некоторой неприкосновенностью.

— Ты, Пашка, того... Не надо, — строго сказал Шаповалов. — Меру знай.

— Да? А как он Панюшкина чуть было бульдозером не растерзал! Али забыл? Я вот что скажу, Михалыч, — тебе бы Панюшкин того не простил. А Горецкому простил. Нинка уговорила, чтоб не губил он любовь ее незаконную да постыдную. Во!

— Ну и пакостный же ты человек, Пашка! Чего на человека-то бочку катить?

— Разберемся, — остановил их Колчанов. — Вернемся в магазин. Ваше слово, Павел Федорович.

— Вернемся, — согласился Ревнивых. — Значит так, выпили мы пивка, вот я и говорю Витьке Горецкому — с ним мы пивко пили. Так и так, говорю, а Самолетов вроде бы к Анюте на два корпуса ближе тебя. А я не соврал, так оно и есть. Самолетов часто у столовой вертится, где Анюта работает, то ящики поднесет, то мусор унесет, то хиханьки с Анютой затеет, то хаханьки... Вот я Витьке и говорю, хоть, говорю, и потаскушка...

— Самолетов это слышал?

— Нет, я человек обходительный, знаю что к чему, опять же в каких-никаких начальниках хожу, себя блюсти должон. А Горецкий к тому времени, помню, пивка уж махнул и чекушку опорожнил... Ну и заорал он на все побережье. И про легкое ее поведение, и слова всякие непотребные. Я ему по-дружески, предостеречь чтобы. А он не сдержался. А когда Самолетов подскочил да начал криком кричать да кулаками размахивать, Витька и пырнул его. Чтоб, говорит, перед глазами не мельтешил.

— Понятно, — кивнул Колчанов. — А теперь, Павел Федорович, поскольку вы человек знающий, скажите мне, будьте добры, как Вера Горбенко относится к Виктору Горецкому?

— Вот это вопросик! В самую точку. Втюрилась Верка в Горецкого, а за что — не пойму. Хотя догадаться можно. Витька работает на укладке трубопровода, деньгу лопатой гребет, совковой, между прочим, лопатой. Вот ей и обидно, что такие деньги без присмотра остаются. Она за каждый гривенник башкой своей кудлатой рискует, а он десятками швыряется. И правильно делает — подыхать не обидно будет... Горецкий, между прочим, и есть та причина, по которой муж и жена Горбенко разошлись в прошлом году, как в море корабли. На предмет супружеской верности эта самая Вера слабинку допустила.

— А Большаков? Что он за человек?

— Ничего парень, правда, он не из нашей компании. Это Михалыча кадра. Он про него все знает. А вот как разбился — это уж вы, товарищ дорогой, расскажите нам.