|
Разве не слыхали, что она говорила? – Да и купить яркий галстук он тоже не решился бы. – Интересно, похожа ли дочь на мать? Когда они вернулись в полицию, служащий сказал Мегрэ: – Месье, вас спрашивала какая то девушка. Кажется, она договорилась о встрече. Я послал ее наверх. – Давно ждет? – Минут двадцать. Мгла перешла в мелкий дождик, и мокрые следы ног образовывали мраморные прожилки на всегда запыленных ступеньках. Большинство кабинетов пустовало. Только из под некоторых дверей пробивался свет. – Мне оставаться с вами? – спросил Сантони. Мегрэ утвердительно кивнул: поскольку он начал следствие с Сантони, то и продолжать следует вместе. Девушка сидела на диване в приемной. В глаза бросилась ее светло синяя шляпка. Дежурный писарь встал: – Это к вам, шеф. – Знаю. – Мегрэ повернулся к ней и спросил: – Мадемуазель Туре? Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет. В кабинете Мегрэ пригласил девушку сесть. Он зажег лампу с зеленым абажуром, ее свет падал на кресло, стоявшее возле стола. – Дядя сказал мне, что отец умер. Мегрэ ответил не сразу. Мадемуазель Туре плакала. Как и ее мать, она держала в руке платочек, свернутый клубочком, и мяла его. Мегрэ в детстве любил так мять кусок замазки. – Я думала, что застану тут мать. – Она уже уехала в Жюви. – Как она это перенесла? – Держалась мужественно. Моника была красивой, совсем не похожей на мать, но унаследовала от нее тучность. Однако это не бросалось в глаза – сказывалась молодость. На ней был элегантно сшитый костюм, что немного удивило комиссара, поскольку она вряд ли могла сшить его сама, – видимо, купила в дорогом магазине. Что случилось? – спросила наконец девушка, и на глазах у нее опять заблестели слезы. – Ваш отец убит. – Когда? – Сегодня между половиной пятого и без четверти шесть. – Как это могло случиться? Почему то Мегрэ показалось, что все сказанное ею звучит не совсем искренне. Мать еще можно было понять – у той такая натура. По мнению мадам Туре, умереть в глухом переулочке бульвара Сен Мартен – большой позор. Она устроила свою жизнь, и не только свою, но и всей семьи, а эта смерть не вмещалась в установленные ею рамки, а тем более на покойном – о ужас! – были желтые башмаки и красный галстук. Моника же казалась несколько другой – осторожной и словно побаивающейся каких нибудь неожиданностей или коварных вопросов. – Вы хорошо знали характер и привычки отца? – Да… Но, наверно… – Меня еще интересует, были ли вы дружны, делился ли отец с вами своими мыслями, душевными переживаниями?.. – Он был хорошим отцом… – Он считал себя счастливым? – Кажется. – Вы встречали его в Париже? – Не понимаю. Вы имеете в виду – на улице? – И вы и он работали в Париже. Мне уже известно, что одним поездом вы не ездили. – У нас разные часы работы. – Могли бы встречаться во время обеденного перерыва. – Иногда… – Часто? – Нет. Скорее редко. – Вы бывали у него на работе? Девушка заколебалась. – Нет, – ответила она, – мы встречались в ресторане. – Вы ему звонили? – Не помню. – Когда последний раз вы с ним обедали? – Несколько месяцев назад. Перед отпуском. – Где именно? – В «Эльзасской кружке», ресторане на Севастопольском бульваре. – Ваша мать знала об этом? – Кажется, я ей говорила. |
