|
.. Вам ничего не оставалось, как застрелить ее. - И по-вашему, это я... - Нет. Я вам уже сказал, что, вероятно, выстрелил ваш сын, или, если вы это предпочитаете, он довершил вашу работу. Грязноватый свет зари уже примешивался к свету лампы. Черты их лиц казались от этого резче. Раздался телефонный звонок. - Это вы, комиссар? Я закончил анализ. По всей вероятности, кирпичная пыль, собранная в машине, из Бильянкура. - Можешь идти спать, малыш. Ты свободен. Он снова встал, прошелся по комнате. - Ваш сын, мадам Серр, решил все взять на себя. Я не вижу способа помешать ему в этом. Если он был способен молчать в продолжение стольких часов, он будет способен молчать до конца. Если только... - Что? - Не знаю. Два года тому назад у меня в кабинете был такой же сильный человек, как он. После пятнадцатичасового допроса он так и не разжал зубов. Резким движением, с каким-то бешенством он отворил окно. - Понадобилось двадцать семь часов, чтобы его нервы сдали. - И он сознался? - Он все рассказал одним духом, как будто хотел свалить с себя эту тяжесть. - Я никого не отравила. - Я не у вас спрашиваю ответа. - А у моего сына? - Да. Он убежден, что вы поступили так ради него, из страха, что он останется без средств, и отчасти из ревности. Он еле-еле сдержался, чтобы не поднять на нее руку, несмотря на ее возраст, потому что на тонких губах старухи мелькнула невольная улыбка. - Но это не правда! - уронил он. И, приблизившись к ней, глядя ей прямо в глаза и дыша ей в лицо, он отчеканил: - Вы вовсе не боитесь, что он останется в нужде, вы боитесь только за себя! Вы убили совсем не из-за него, и если вы явились сюда и провели здесь всю ночь, то только потому, что вы боитесь, как бы он не рассказал всю правду. Она попыталась отодвинуться от него, откинулась на спинку стула, потому что лицо Мегрэ, жесткое, угрожающее, все приближалось к ее лицу. - Вам наплевать, если он сядет в тюрьму и даже если его казнят, лишь бы вы были уверены, что выйдете чистой из воды. Вы убеждены, что проживете еще много лет у себя в доме, пересчитывая свои деньги. Она испугалась. Открыла рот, как бы для того, чтобы позвать на помощь. Вдруг Мегрэ неожиданно грубым рывком выхватил из ее старческих рук сумку, которую она судорожно сжимала. Она вскрикнула и рванулась отнять сумку. - Садитесь! Он нажал серебряный замочек. На самом дне, под перчатками, под бумажником, под носовым платком и пудреницей, он нашел две белые таблетки, завернутые в бумагу. Вокруг царило безмолвие, словно в церкви или в гроте. Мегрэ выпрямился, сел, нажал кнопку электрического звонка. Когда дверь отворилась, он произнес, не глядя на вошедшего инспектора: - Скажите Жанвье, чтобы он оставил его в покое. И так как удивленный инспектор не двигался, Мегрэ добавил: - Все. Она признается. - Я ни в чем не признаюсь. Он подождал, пока закроется дверь. - Все равно что признались. |
