|
- Случалось ли вам после этого интересоваться поведением или действиями лиц, близко или отдаленно связанных с обвиняемым? Защитник вскочил с места, готовый опротестовать вопрос. Он, конечно, собирался возразить, что факты, не указанные в деле и говорящие против его подзащитного, не подлежат обсуждению в суде. - Успокойтесь, коллега, - сказал ему председатель, - сейчас вы убедитесь, что если я и собираюсь воспользоваться своими неограниченными правами, чтобы показать, какой неожиданный поворот приняло дело, то совсем не во вред обвиняемому. Прокурор посмотрел на молодого адвоката слегка покровительственным взглядом, в котором сквозила ирония. - Итак, я повторяю свой вопрос. Комиссар Мегрэ, вы продолжали вести следствие? Скажите же нам, пожалуйста, делали ли вы это официально? - Да, господин председатель. - По собственной инициативе? - С согласия начальника уголовной полиции, - Прокуратура была в курсе дела? - Прокуратуре мы сообщили об этом только вчера. - Знал об этом судебный следователь? - Я ему вскользь упомянул. - Однако вы действовали без его инструкции, равно как и без инструкции генерального прокурора? - Да, господин председатель. - Вот почему я не расценивал как официальное это, так сказать, дополнительное расследование. Что побудило вас, господин комиссар, поручать вашим инспекторам расследование, когда дело, переданное обвинительной камерой суду присяжных, этого уже не требовало? Теперь в зале воцарилась мертвая тишина. Не слышно было ни покашливания, ни скрипа половиц под ногами. - Меня не удовлетворили результаты следствия, - пробормотал Мегрэ ворчливым тоном. Он не мог высказать всего, что было у него на сердце. Слово "удовлетворить" полностью не выражало его мысли. Факты, по его мнению, не вязались с замешанными в деле лицами. Но как объяснить это в торжественной обстановке суда присяжных, где требуются только точные определения? У председателя Бернери было не меньше опыта в уголовных делах, чем у Мегрэ, а может быть, и больше. Каждый день, уходя из суда, он уносил с собой кипы лел, которые продолжал изучать дома, на бульваре Сен-Жермен, в своем кабинете, где свет нередко горел до двух часов ночи. Перед его глазами прошли в качестве подсудимых и свидетелей десятки, сотни людей, мужчин и женщин, самого разного типа. И все же он соприкасался с жизнью только чисто теоретически. Ведь он не побывал ни в мастерской на улице Рокет, ни в странной квартире на бульваре Шаронн. Он не знал ни этих кишащих жильцами доходных домов, ни этих многолюдных улиц с их бистро и танцульками. К нему доставляли обвиняемого в сопровождении двух жандармов, и он знал о нем не больше того, что мог прочесть на страницах дела. Факты. Фразы. Слова. А кроме этого? Не больше знали и его помощники, да и сам прокурор. Высокое положение отделяло этих чиновников от остального мира, в котором они составляли обособленный островок. Конечно, среди присяжных, среди публики были и такие, которые лучше могли понять человека вроде Мерана, но либо их мнение не играло никакой роли, либо они ничего не понимали в сложном механизме правосудия. А сам Мегрэ, разве он одновременно не принадлежал к этим двум категориям? - Перед тем, как продолжить, расскажите нам, господин комиссар, что показал анализ пятен крови. |
