Здесь был серый надгробный камень Чосера с навесом и другие знакомые фамилии:
– Эдмунд Спенсер, о, и Самюэль Джонсон, – она выдохнула, – и Кольридж, и Роберт Бернс, и Шекспир…
– Он на самом деле похоронен не здесь, – сказал Джем быстро. – Это просто монумент. Как и Мильтона.
– О, я знаю, но… – Она посмотрела на него и почувствовала, что кровь начала приливать к лицу. – Я не могу объяснить это. Быть среди всех этих имен, это как находится в кругу друзей. Знаю, что глупо.
– И вовсе не глупо. – Она улыбнулась ему.
– Но как ты узнал, что я хотела увидеть?
– Как я мог не знать? – ответил он. – Если я думаю о тебе, и тебя нет рядом, то в моем воображении ты всегда предстаешь с книгой в руках.
Он отвернулся от нее, когда говорил это, но не раньше, чем она успела увидеть легкий румянец на его скулах. Он такой бледный, что никогда не может скрыть даже малейший румянец, подумала она и была удивлена тому, насколько эта мысль была нежной. Она очень привязалась к Джему за последние две недели; Уилл старательно избегал ее, Шарлотта и Генри были поглощены проблемами Конклава и Совета и управлением Институтом, и даже Джессамин казалась очень занятой.
Но Джем всегда был рядом. Он, кажется, всерьез взял на себя роль ее гида по Лондону. Они побывали в Хайд Парке и Кью-Гарденз, Национальной Галерее и Британском Музее, Тауэре и Воротах Предателей. Они ходили посмотреть, как доят коров в Парк Сент Джеймс, и на продавцов фруктов и овощей, разносящих свои товары в Ковент-Гарден. Они наблюдали за лодками, отплывающими от набережной по искрящейся на солнце Темзе, и ели что-то под названием «дорстопы», что звучало ужасно, но оказалось хлебом с маслом и сахаром. Так проходили дни за днями, и Тесса почувствовала, что она стала медленно выбираться из своего безмолвия, вызванного свалившимися в кучу несчастьем Нейта и Уилла и потерей своей старой жизни, как цветок, вылезающий из замерзшей земли. Она даже поняла, что иногда смеется. И она должна была поблагодарить Джема за это.
– Ты хороший друг, – воскликнула она. И когда, к ее удивлению, он ничего не ответил на это, она сказала: – По крайней мере, я надеюсь, что мы хорошие друзья. Ты же так тоже думаешь, не так ли, Джем?
Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, но перед тем, как он смог ответить, замогильный голос сказал громко и отчетливо из тени:
– Смертные, узрите и трепещите!
Во что превращается плоть здесь:
Подумайте, сколько королевских костей
Спят в этих кучах камней.
Темный силуэт появился между двумя монументами. Тесса удивленно моргнула, а Джем вторил ему таким же тоном:
– Уилл. Все же решил почтить нас своим присутствием?
– Я и не говорил, что не приду.
Уилл вышел вперед, и свет из круглых витражных окон упал на него, освещая лицо. Даже сейчас, Тесса не могла смотреть на него без напряжения в груди, без болезненного замирания сердца. Черные волосы, голубые глаза, изящные скулы, густые темные ресницы, пухлые губы – он мог бы быть смазливым, если бы не был таким высоким и мускулистым. Она протянула свои руки к его рукам. Она знала, что они на ощупь как железо, перетянутые мощной мускулатурой; его руки, когда они были сложены на затылке, были тонкими и гибкими, но с грубыми мозолями. Она оторвалась от воспоминаний. В воспоминаниях не было ничего хорошего, не тогда, когда знаешь правду в настоящем. Уилл был прекрасен, но он не принадлежал ей; он, вообще, не принадлежал никому. Что-то в нем было сломано, и этот разлом сочился безжалостной жестокостью, необходимостью ранить и оттолкнуть.
– Ты опоздал на заседание Совета, – сказал Джем добродушно. Он был единственным, на кого, казалось, никогда не касалась плутовская злоба Уилла. |