Успех — верный товарищ — честно сопутствовал прогрессу актрисы. В городах, посещенных ею во время турне, о ней передавали легенды. Рассказывали, что она повсюду возила с собой своих очаровательных детей. Из благопристойности, несмотря на то, что форма ее ног была совершенна, она выходила, закутанная в длинный плащ, когда ей приходилось играть мужские роли. Всем нравилось, что эта ангельская красота сочеталась с таким целомудрием. Удовольствие, получаемое в театре, как бы освящалось добродетелью частной жизни комедиантки, и церковные интонации, сохранившиеся в голосе Джона, дополняли это успокоительное и приятное сходство. Тысяча забавных приключений оживляли эту жизнь, трудолюбивую и простую. Во многих городах друзья ожидали их приезда с нетерпением. В Дивайзе содержатель живописной харчевни «Черный Медведь» Лоуренс встречал гостей с Шекспиром под мышкой и, прежде чем показать им комнаты, предлагал прочитать им стихи или заставлял своего десятилетнего сына Томаса зарисовывать их черты. Миссис Сиддонс любила этого прелестного ребенка, который сделал с нее несколько прекрасных зарисовок, и маленький Лоуренс спрашивал часто у своего отца, скоро ли приедет «самая прекрасная из всех леди».

* * *

Скоро успех миссис Сиддонс настолько возрос, что она была приглашена играть в Бат. В то время этот очаровательный город, славящийся своими водами, был центром всего, что было в Англии самого блестящего. Под коринфскими колоннадами его красивых площадей создавалась слава местных знаменитостей, превращавшихся скоро благодаря составу публики в знаменитостей национальных. В течение первых дней миссис Сиддонс опасалась возобновления лондонской истории. Лучшие роли комедии были захвачены артистками, уже пустившими корни в театре; ей предоставили трагедию, которая давалась по четвергам перед пустой залой, так как в этот день, по обычаю, все отправлялись на бал с котильоном.

Но спустя несколько недель произошло событие, которое в мирной истории Бата равнялось перемене правительства в Лондоне: переменилась мода. Стало признаком хорошего тона идти смотреть по четвергам миссис Сиддонс в Шекспире. Одновременно с этим стало считаться шиком заказывать портреты молодому художнику Томасу Лоуренсу, приехавшему в Бат в поисках богатства и славы.

Его красота и талант еще возросли. В двенадцать лет он обладал всей прелестью и всеми недостатками своего слишком раннего развития. Его умение рисовальщика и легкость колориста граничили с чудом.

Этот юноша, которым восхищался весь балующий его город, восхищался в свою очередь миссис Сиддонс. Чувство смутное и нежное влекло его днем в дом актрисы, вечером — в ее уборную. Из всех женских лиц, зарисованных легкими и точными штрихами его карандаша, оно одно действительно ему нравилось. Он любовался бархатистостью кожи, блеском глаз, чистотой линий, которые он находил у нее, только у нее одной. Миссис Сиддонс была красивее чем когда-либо: здоровая полнота округлила мягкими линиями некогда хрупкое тело артистки. Лоуренсу никогда не надоедало глядеть на нее. Он любил слоняться по театральной уборной среди ее платьев, дышать воздухом, пропитанным ее духами, и миссис Сиддонс, никогда не кокетничавшая, разрешала себе материнское и покровительственное кокетство, позволяя этому гениальному ребенку жить в ореоле ее красоты.

Она провела здесь очаровательные годы. Она приобрела преданных ей влиятельных друзей, следивших с участием за ее успехами. Ее дочери росли и обещали стать такими же красивыми, как и их мать. Что касается Сиддонса, то он больше не играл и сделался администратором своей жены, игру которой в кругу своих друзей, после обильных возлияний, он критиковал порой со странной смесью восхищения и глубокой горечи.

Но слава обязывает — Лондон ее вновь позвал.