30 августа Меншиков праздновал свои именины. Список гостей возглавлял адмирал Сиверс, несколько генералов, завсегдатаев в приемной и «прочие господа морские офицеры». Среди присутствовавших – ни одной «знатной персоны», не почтил вниманием своего нареченного тестя и Петр. Праздник, некогда проводившийся с необыкновенной пышностью, на котором непременно присутствовали Петр I и Екатерина, теперь прошел заурядно. Не сгладили впечатления и несколько залпов солдат Черниговского полка, выстроенного по этому случаю.

Чем занимался Меншиков в Ораниенбауме с 19 августа по 5 сентября?

Ничем особенным. Жил как жил. Даже самое скрупулезное изучение «Повседневных записок» не дает за что-либо ухватиться. Распорядок дня оставался прежним, и своим привычкам светлейший не изменял. Вставал он, как и раньше, в обычное для себя время, слушал дела, в ожидании аудиенции в приемной толкались военные и придворные чины. Не расставался Меншиков и со своей привычкой спать после обеда. Иногда Ораниенбаум навещали «персоны». 20 и 28 августа он принимал Феофана Прокоповича, несколько раз у него были члены Верховного тайного совета Федор Апраксин, Гавриил Головкин, Андрей Остерман и князь Дмитрий Голицын. 5 сентября в Ораниенбаум пожаловал Остерман, с которым Меншиков вел тайный разговор. Наверняка это был разведывательный визит, предшествовавший нанесению Меншикову решительного удара. Возможно, Меншиков жаловался Остерману на охлаждение к нему Петра, обращал внимание на праздное его времяпрепровождение, а барон утешал своего собеседника. Быть может, Остерман, умевший, как это хорошо известно, много говорить, но ничего не сказать, больше слушал, чем говорил. Могло случиться, что Остерман, на всякий случай, сам намекнул на опасность, нависшую над князем. В подобном поведении барона был свой резон, ибо искусство интриги, которым он владел в совершенстве, как раз и состоит в том, чтобы одновременно плести несколько нитей и всегда находиться в лагере победителей. Остерман, кроме того, обладал вероломством – качеством особо опасным.

Два отступления от принятого распорядка все же удается уловить: князь реже развлекается игрой в шахматы и карты. За шахматный столик в Ораниенбауме он садился только дважды. Напротив, он чаще, чем прежде, пребывал в одиночестве, погруженный в свои мысли.

Кажется, главной заботой князя в эти дни было наблюдение за отделкой церкви и подготовкой к ее освящению. В церковь он заглядывал много раз, видимо, гордился ее убранством, ибо накануне освящения показывал ее голштинскому министру. Для большего благолепия он заблаговременно, еще 31 июля, отправил в Москву нарочного с предписанием немедленно выслать «басистого» протодиакона и одного певчего.

Освящение церкви состоялось 3 сентября. На празднование прибыли Апраксин, Головкин, Голицын, но среди гостей, увы, не было главного лица, ради которого были затеяны торжества, – Петра II. Среди гостей не видно было и Остермана, видимо завершавшего обработку своего воспитанника. Вряд ли пушечная пальба и «великая музыка» способны были поднять настроение князя.

Какими способами Остерман приобрел расположение Петра и как он, выполняя обязанности воспитателя и часто находясь с ним в уединении, настраивал его против будущего тестя, мы не знаем. Можно лишь догадываться, что хитроумный интриган использовал слабости натуры царя, чтобы втереться в доверие к своему воспитаннику. Благо достичь желаемого – не стоило большого труда, ибо Петру II ничто так не импонировало, как праздность. Достаточно было потакать лености и не препятствовать забавам, чтобы склонить юного бездельника на свою сторону и превратить его в послушное орудие коварных замыслов.