Страшно, правда, представить себе такого дикобраза, у которого одна лишь лопатка тянет на такой вес, ну так мне же с ним не сражаться, верно? Хорошо, наверное, быть охотником на монстров. Но не быть им ещё лучше.

И кстати.

— Охлаждёнка? — спросил я.

— Заморозка.

— В вакууме?

— Нет, конечно! — мужик аж заржал. — Голову включи! Как я тебе дикобраза в вакуум засуну? Он же колючий.

— И то верно.

Ну… вообще, разговор строится приятный. Деловой. Прочитать мысли своего собеседника по телефону я не могу, но пока что всё это мало походит на развод. Как знать? Может, это начало большой и светлой дружбы между шефом и поставщиком.

— Цена? — спросил я.

— Сто пятьдесят.

— За всё?

— Да.

Еле сдержался, чтобы не крякнуть от радости. К тому же, по неписанным законам мне надлежало чуть поторговаться. Срать я хотел на то, будут меня уважать за это или не будут, но даже мизерная скидка с такой суммы уже вкусна, как чёрный хлебушек с чесночным маслом. И вообще. Надо же мне как-то до банкета дожить! Сыто, блин, и пьяно!

В итоге я умудрился сторговать десять тысяч, и мы вроде как ударили по рукам. После разговора, с этого же номера мне пришло сообщение с геоточкой. Усть-Пердя на западе Москвы, какой-то частный сектор. И судя по совершенно хаотичному разграничению участков, вряд ли сектор можно было назвать «элитным». Но уж что есть, то есть. Именно туда завтра утром мне надо было привезти всю сумму целиком, — наличными.

Хочет Агафоныч того или не хочет, а он поедет со мной. Один менталист — это один менталист, а два менталиста — это два менталиста. Мудрость, с которой хер поспоришь.

— Ну как вы тут? — я вернулся к уже запаленному костру.

— Хорошо, — зевнула Стася Витальевна и потянулась в шезлонге. — Спокойно так.

— Да? — меланхолично спросил Санюшка. — Да-а-а-а.

Я пристроился рядом. Уже по привычке сел на пустую пивную кегу и подумал, что действительно хорошо. Действительно спокойно. Вот только разговор сегодня почему-то не шёл, и все перебрасывались односложными фразами.

Непорядок. Я начал думать, о чём бы таком поговорить. Вспомнил, что людям интересней всего они сами, и тут вдруг понял, что до сих пор практически ничего не знаю о Санюшке. Я даже фамилию его забыл. Как там? Аничкин?

— Саш, а ты откуда вообще? — как бы невзначай начал я.

И тут же нарвался на такой энтузиазм, что аж страшно стало. У Санюшки явно был дефицит внимания. Вот только не тот, — модный, — что нынче каждому второму избалованному звиздюку диагностируют, а самый что ни на есть настоящий. Саша был безумно рад, что кто-то им заинтересовался.

— Из Подмосковья, — с горящими глазами начал он. — Вроде бы. Во всяком случае, мой детский дом был в Люберцах.

— О, — вырвалось у меня. — Сорян, не знал.

— Да ладно, чего тут такого?

И Санюшка начал вдохновенно чесать про не очень сытое, но вполне себе счастливое детство. С грустинкой, конечно, но без описательства всяких ужасов. Саша хотел здорового внимания, а не чтобы его пожалели. Да и сам себя, вроде как, жалеть был не склонен.

— Потом на работу устроился в шаурмянную и попутно в кулинарный поступил.

— Пойду за пивом, — встал Агафоныч и двинулся к катеру.