В темноте лица прокурора видно не было, но Викентьев очень отчетливо его представлял.

— Иногда мне кажется, что доктор оттого ерничает и задирается, что больше нас понял…

Викентьев молчал. На территории «Прибора» залаяла собака.

— Не задумывались об этом?

— Нет, — грубо ответил второй номер. — Если каждый станет умствовать, некому будет общество от зверья очищать. Чистеньким, конечно, хорошо остаться, только так не бывает, чтобы дерьмо убрать и не вымазаться. А в говне жить негоже. Значит, кому‑то приходится…

Они разговаривали вполголоса, и человек за забором не мог разобрать ни одного слова.

Когда Викентьев с Григорьевым вернулись в комнату, спирт был уже выпит. Викентьеву оставили полстакана и огурец, но он раздраженно понюхал и выплеснул стакан за порог.

— С чего ты его сцеживаешь у себя в морге?

Буренко обиженно отвернулся.

— Какая разница, он же все микробы убивает, — примирительно сказал Иван Алексеевич и озабоченно свел брови.

— Я вот говорю, давно надо печку сложить где‑нибудь в уголке, насколько проще станет работать… И ребятам не надо будет голову морочить всю ночь… Вы бы похлопотали, Степан Васильевич…

— Какую печку? — переспросил прокурор.

— Да крематорий! Сколько лет говорим, сколько лет собираемся… Небольшой, нам‑то много не надо…

— Пусть УВД делает, — брезгливо ответил Григорьев. — Прокуратура надзирает за исполнением приговора. А что происходит потом — не в нашей компетенции!

Он резко встал, нервно дернул перекошенным плечом, огляделся зачем‑то по сторонам.

— Все, поехали! Больше мне здесь делать нечего.

Слово «мне» прокурор выделил, словно так можно было отгородиться от происшедших событий.

Глава одиннадцатая

Первой из точки исполнения выехала серая «Волга».

Григорьев кособочился рядом с водителем в прежней позе, а Буренко вольготно лежал сзади, беспрепятственно задрав на сиденье согнутую ногу, потому что Ромов, белея пластмассовыми зубами, придерживал тяжелую створку ворот и прощально помахивал поднятой до уровня плеча ладошкой. За рулем теперь сидел Викентьев, так как шестой номер спецгруппы «Финал» Петя Шитов прогревал двигатель белого медицинского «рафика» с матовыми стеклами и грибообразной трубой вытяжной шахты на крыше.

— А Иван Алексеевич как же? — спросил Попов, которого Сергеев посадил вперед, подальше от зловещего брезентового свертка.

— Тут заночует, — отозвался майор. — Боится к старухе среди ночи приходить… У него здесь и раскладушка, и матрац, и бельишко…

«Рафик» выкатился из первого бокса и скользнул за ворота, мимо улыбки и прощального жеста первого номера.

— Я б здесь ни в жизнь не остался, — убежденно сказал Сивцев, сидящий напротив Сергеева по другую сторону носилок. — Ни за какие деньги!

— И за тысячу? — хмыкнул Шитов.

— Ни за сколько. Уж лучше на кладбище переночевать.

Попов погрузился в полудрему, и голоса сержантов, вяло обсуждавших сравнительную опасность живых и мертвецов, доносились до него, как сквозь слой ваты.

Труповозка ходко промчалась по пустынному Магистральному проспекту, пронизала спящие кварталы Северного микрорайона и неслась дальше, в темень, где раскинулось городское кладбище, принимавшее ежедневно сорок‑пятьдесят, а в промозглые осенние дни, когда обостряются хронические заболевания и вспыхивают неизбежные эпидемии гриппа, до восьмидесяти‑ста постояльцев.