— Ты что, Господь Бог? Сейчас я постелю — и спать…

— Нет, — Сергеев упрямо мотнул головой. — Мы должны быть людьми. Они, наверху, могут что угодно творить, издалека не видно, особо когда чужими руками… Но нам‑то эти руки — свои! Мы‑то должны справедливость творить, порядочность сохранять… Нельзя его так, как скотину… За что? Действовал как положено, жестко только чересчур… Ну уволили бы… В Штатах, наверное, премию бы получил за решительность, потому там блатные полицейских боятся, а у нас скоро будут ноги вытирать! Надо спасать человека!

— Что ты заладил: спасать, спасать… Как спасать? Саботировать приговор? Ну просидит лишний месяц, потом Кленов начнет во все концы телеграммы слать. И что дальше?

— Да нет, от Кленова мы его заберем. — Сергеев, обжигаясь, хватил из треснутой чашки глоток крепкого чая. — От Кленова надо забрать…

— Ну а дальше? Забрали, везем. Дорога‑то известная. Или остановимся и отпустим на все четыре стороны? Если Викентьев нас всех не перестреляет. Ну допустим, ты и его уговорил, и Сивцева. — Попов даже с усилием не мог представить, как это может выглядеть. — А в «уголке» Ромов ожидает, прокурор, врач и этот, как его… Что ты им объяснишь? Отпустили смертника и готовы вместо него идти в камеру? Можешь быть уверен — там и окажешься. А его через пару‑тройку дней возьмут и исполнят!

— Мы его просто так не выпустим. — Сергеев наклонился вперед и посмотрел Валере в глаза. Взгляд у него был совершенно трезвый. — Мы имитируем исполнение. Слышал аксакала? Он тоже не хочет его исполнять. Доктора уговорим, ему вообще все это не погуще, он поймет, согласится. А больше нам никто и не нужен! Акт составлен, приговор исполнен. Кто его будет искать? Заберем паспорт из дела, одну букву исправим на всякий случай — Лукин или Луний, уедет куда‑нибудь… И все дела!

Попов отставил свою чашку.

— Ты пьяный или трезвый? Или самый умный и могущественный? Президент в помиловании отказал, а майор Сергеев с капитаном Поповым взяли и помиловали! Неужели ты всерьез думаешь, что можно провернуть такое дело? А прокурор, а начальник группы, а пятый и шестой?

— Трезвый я. Вначале ударило в голову, а сейчас отошел. Слушай: первый стреляет над головой, доктор подходит, смотрит… Он вообще‑то и не глядит никогда, но на всякий случай надо с ним решить, чтобы без случайностей. На опилки надо будет краской брызнуть или бычьей крови на мясокомбинате взять… Прокурор из‑за стола не встает, Викентьев тоже особо не рассматривает… Пусть пятый и шестой заворачивают или мы побыстрому брезент закатаем. А когда все разъедутся, мы пятого и шестого отпустим: сами, мол, справимся… Отвезем его ко мне, съездим яму закопаем — и все дела. Детали уточним еще, но канва такая…

Сергеев смотрел настороженно и требовательно.

— Что скажешь?

— Если все так просто, почему другие группы смертников не отпускают? Ведь тебя послушать — за спецгруппой контроля нет! Неужели же никому не пришло в голову?

Сергеев искривил губы в нехорошей улыбке.

— Может, и отпускают. Фактов таких не установлено, а информация понизу ходила: якобы в среднеазиатском регионе за миллион можно было жизнь выкупить. Вроде даже встречали в Сингапуре одного расстрелянного… А контроль тут какой… Мы уже за гранью закона действуем. Как на фронте, в нейтральной полосе. Спроси у Наполеона: какой там контроль…

Третий номер спецгруппы «Финал» стер улыбку. Лицо вновь стало бесстрастным.

— Согласен?

Попов молчал. Сказанное товарищем было слишком невероятным, чтобы воспринимать всерьез.