Мне и самому всегда многое в этой истории казалось неправдоподобным, да и слушать эту историю в который раз не было желания. Хотелось скорее приступить к делу и наконец-то покончить с меткой. Но колдун на замечание отца разочарованно вздохнул и махнул рукой:

— Не дурачком он был, но вы всей истории поди и не знаете, — обиделся он. — Но раз не хотите знать правду, так и не буду говорить.

— Мы к тебе по важному делу приехали, — раздраженно напомнил он ему, затем немного смягчился, видимо, не желая зря злить колдуна. — Послушаем твою историю потом, после того, как моего сына посмотришь.

— Знаю, что по важному делу, — скривился колдун. — Знакомиться-то хоть будем?

— Мы бы хотели, чтобы наш визит к тебе остался в тайне.

— Тоже мне тайна! — крякнув, усмехнулся колдун. — Южане — судя по внешности и акценту, чародеи — силу почуять, это мне раз плюнуть, перстень на пальце родовой с вороном. Значится, передо мной князь и княжич Варганы. Ну, а меня вы знаете — Демьян Акимыч. Вот и познакомились. Что там у вас за проблема, я уже почуял. Возьму дорого, а за молчание вдвойне дороже. Времени у вас немного, поэтому, полагаю, торговаться не будете.

— Не будем, — согласился отец.

Колдун повелительно махнул рукой на очередную полусумрачную комнату и велел:

— Вон, в горницу шагайте, а малец твой пусть, одежку верхнюю снимает и на лавку укладывается.

Жилище колдуна выглядело как музей старославийских времен. Большая печь с лежанкой, стол с вышитой скатертью, лавки у стен, сухие травы под потолком, какие-то обереги и символы по стенам. Множество полок в темном углу, заставленных всяческими банками, горшочками, коробками — видимо рабочий инвентарь колдуна. Никаких намёков на ойру: дрова трещат в печи, хорошо трещат, в горнице тепло; из освещения лишь пару свечей — сумрак, а еще здесь резко пахнет можжевельником и полынью, и чем-то еще — приторно-сладким.

— Ты что ли цивилизацию вообще не признаёшь, колдун? — окинув обстановку взглядом, спросил отец.

— От чего же? Бабы мои наверху при светильниках, при приблудах этих ваших: для стирки, для шитья, для готовки, а тут моя обитель, моя отдушина, спасение от этой вашей скверна.

Скверна из уст колдуна звучала особенно забавно, но заинтересовала меня другое — бабы. Что за бабы тут с ним живут? Неужели у колдуна есть семья или он по старой восточной традиции организовал себе гарем. Мне показалось это забавным, потому что старику был явно за сотню годков. Видимо, об этом подумал и отец, потому что мы с ним одновременно и озадаченно уставились на потолок, и в этот миг сверху донеслись чьи-то шаркающие шаги.

— Чистоту люблю и баб, — коротко пояснил колдун, еще больше нас озадачив. — Так, что стоишь? На скамейку давай, и одежду до пояса снимай, там у тебя на боку эта зараза.

Я разделся до пояса, улегся на скамейку, колдун долго и задумчиво смотрел на меня. Потом резко начал растирать ладони, притопывая на месте, словно бы замерз. Он плюнул себе на ладони и вдруг набросился на меня, схватив меня за бок так, точно пытался его оторвать.

И так же резко, как ухватился, он вдруг с невообразимой прытью отскочил на несколько метров в другой конец горницы и безумными глазами уставился на меня. Все вокруг зашаталось: заскрипели половицы, задребезжала склянки на полках, закачались сушеные веники трав под потолком.

— Чур! Чур! — заорал колдун, что-то схватил со своих полок у печи и окатил меня какой-то липкой зловонной жижей.

Колдун закрыл глаза, воздев руки к потолку, начал выкрикивать что-то нечленораздельное. Он взвывал, устрашающе размахивая руками, казалось, что он то умоляюще хнычет, то яростно ругается.