На улице-то, в ночь минувшего летнего солнцестояния — солнце тогда находилось в созвездии Рака, — она и встретила Мерфи. Выйдя из Эдит-Гроув, она свернула на Креморн-роуд, намереваясь освежиться запахами реки у Рича, а затем возвратиться по Лотс-роуд, когда, случайно поглядев направо, увидела неподвижно стоявшего на выходе из Стэдиум-стрит мужчину, попеременно созерцавшего то небо, то лист бумаги. Мерфи.

— Но умоляю тебя, — сказал мистер Келли, — поменьше этой твоей чертовой обстоятельности. Мне, например, безразлично пересечение Эдит-Гроув, Креморн-роуд и Стэдиум-стрит. Переходи к твоему мужчине.

Селия остановилась — «Поехали!» — сказал мистер Келли, — расположилась на линии, на которой должны были оказаться его глаза при их следующем склонении, и стала ждать. Двинувшись, наконец, его голова упала на грудь столь стремительно, что он одновременно увидел Селию и потерял ее из вида. Он не поднял голову вверх немедленно, чтобы вернуть в положение, из которого ему было бы удобно оценить ее, а занялся своим листком. Если на пути возвращения его глаз к вечным истинам Селия все еще будет находиться в той же позиции, он велит им сделать остановку и оценить ее.

— Откуда ты все это знаешь? — сказал мистер Келли.

— Что? — сказала Селия.

— Все эти дурацкие подробности? — сказал мистер Келли.

— Он мне все рассказывает, — сказала Селия.

— Брось их, — сказал мистер Келли. — Переходи к твоему мужчине.

Когда Мерфи находил на листе то, что искал, его голова отправлялась в свой путь, ведущий вверх. Это, ясно, требовало больших усилий. Не дотянув капельку до полпути, он, исполненный благодарности за передышку, прервал движение и уставился на Селию. Она с удовольствием терпела это, пожалуй, минуты две, затем, раскинув руки, начала медленно вращаться, — «Brava!» — воскликнул мистер Келли, — точно манекен Русселя на Риджент-стрит. Описав полный круг, Селия обнаружила, как она с уверенностью и ожидала, что глаза Мерфи по-прежнему открыты и устремлены на нее. Но почти тотчас же они закрылись, будто от чрезмерного напряжения, челюсти крепко сжались, подбородок выдвинулся, колени прогнулись, подчревная область живота выпятилась, рот открылся, голова медленно запрокинулась назад. Мерфи возвращался к сиянию небесной тверди.

Путь Селии был ясен: к воде. Искушение войти в нее было велико, но она отринула его. Успеется. Она прошла примерно до середины между мостом Бэттерси и мостом Альберта и уселась на скамью между пенсионером из Челси и служителем при шарлатанском автомате «Эльдорадо», который, оставив свою жестокую машину, спустился вниз и наслаждался краткой интерлюдией в раю. Мимо, в ту и другую сторону, проходили артисты всех мастей: писатели, бумагомаратели, борзописцы, «негры», журналисты, музыканты, рифмоплеты, органисты, живописцы и декораторы, скульпторы и резчики, критики и рецензенты, крупные и мелкие, пьяные и трезвые, смеющиеся и плачущие, стайками и поодиночке. Караван барж, высоко нагруженных разноцветной макулатурой, который не то стоял на якоре, не то сел на мель, посылал ей над водой свой привет. Пароходная труба отвесила поклон мосту Бэттерси. Соединенные борт о борт буксир и баржа, радостно взбив пену, удалялись от Рича. Служитель «Эльдорадо» спал, размякнув бесформенной массой, пенсионер из Челси одергивал свой красный китель, восклицая: «Гори она в аду, эта погода, ввек ее не забуду». Часы на старой церкви в Челси нехотя проскрипели десять. Селия поднялась и пошла назад той же дорогой, что пришла.