Кларк уже три недели находился в состоянии кататонического ступора.

— Абсолютно; кроме карканья, — добавил Тиклпенни.

Кларк часами повторял фразу: «Мистер Эндон очень высокомерен».

Польщенный вид, который Мерфи считал ниже своего достоинства скрывать, так встревожил Тиклпенни, что он отказался от своих намерений и поднялся, собираясь уходить, как раз когда Мерфи не возражал, чтобы он побыл немного еще. Он пригнулся, перешагивая через порог, и стоял на ступеньках своей лестницы так, что виднелась одна его голова. Он сказал:

— Тебе надо следить за собой.

— В каком смысле? — сказал Мерфи.

— Тебе надо заботиться о своем здоровье, — сказал Тиклпенни.

— В каком смысле напомнил тебе Кларка? — сказал Мерфи.

— Тебе надо взять себя в руки, — сказал Тиклпенни. — Спокойной ночи.

И в сущности, ночь у Мерфи прошла спокойно, быть может, лучшая с тех давних пор, как испортились его ночи; причиной тому было не столько то, что он вновь обрел свое кресло, сколько то, что его «я», которое он любил, имело, даже на профанский взгляд Тиклпенни, вид подлинного отчуждения. Или, говоря иначе и, быть может, удачнее, даровало этот вид тому его «я», которое он ненавидел.

10

Мисс Кунихан и Уайли не жили вместе!

Когда слабеющего Гайдна попросили высказать свое мнение о совместном существовании, он ответил: «Параллельные терции». Но то, что разделяло мисс Кунихан и Уайли, имело более конкретные основания.

Если взять для начала мисс Кунихан, ей для начала не терпелось заблаговременно обзавестись подходящим соломенно-вдовье-Дидоновым уголком. Она не желала откладывать этого на последнюю минуту, до того времени, когда они притащат к ней Мерфи, и тогда она будет вынуждена рыскать по всему Лондону в поисках места для погребального костра, чистого, удобного, расположенного в центре и не удручающе дорогого. Так что она нашла его без отлагательств, сообщив Уайли большими печатными буквами свой адрес на Гауэр-стрит, где он ни под каким видом не должен был ее беспокоить. Находился этот уголок почти напротив редакции «Спектейтора», но, когда она открыла это, было уже слишком поздно. Здесь она ютилась, довольная и счастливая, среди индийцев, египтян, киприотов, японцев, китайцев, сиамцев и священнослужителей. Мало-помалу она прибилась к индусу, мудрецу-эрудиту сомнительной касты. На протяжении многих лет он писал, все еще продолжал писать и верил, что ему будет дана Прана завершить монографию, условно озаглавленную «Антропоморфизм от Аверкампа до Кампендонка». Но он начал уже жаловаться на те ощущения, которые несколько недель спустя, как раз когда он впервые наткнулся на нориджскую школу, привели его к газовой плите.

— Моя нога, — сказал он мисс Кунихан, — стала менише булавочной головки. — И еще: — Я хочу быти в возыдухе.

Затем, мисс Кунихан нужно было водить за нос Уайли, а это было, вероятно, главной причиной для того, чтобы удерживать его на расстоянии. Она подкупила Купера и угрозами вынудила его ежедневно в конце дня доносить ей перед тем, как он доносил Уайли; по наводке Купера она также отправилась к Нири за спиной Уайли и искренне покаялась, выложив начистоту всю ситуацию.

Уайли яростно возражал против такого жестокого обращения, устраивавшего его донельзя. Ибо мисс Кунихан не принадлежала к числу исключительных прелестей Лондона, наслаждаться которыми он вознамерился сполна и в той мере, в какой это только позволит широта ее взглядов. Это лишь в Дублине, где профессия захирела, могла мисс Кунихан составлять предмет желаний человека со вкусом. Если Лондон не излечил от нее Нири, он был либо менее, чем человек, либо более, чем святой.