— Этот парень просто Трухлявая солома, — кипятился мистер Бэнкс. — Рептилия, Тритон, Треска безголовая! Я обязательно Турну со двора этого мошенника!

— Он Толком не понял, — вступились за него ребята. — Он Такой слабенький, ему Требуется отдых.

— Вздор! — негодует мистер Бэнкс. — Требуется совсем другое:

Таскать в дом дрова для камина, Травить крыс, Точить ножи, выполнять все поручения быстро и Толково. А он что делает? В день Три раза укладывается в кресло-качалку и нисколько не Тревожится, что своим поведением сводит меня с ума. И сверх всего Трёт мою шляпу масляной Тряпкой. Это вообще его Триумф! Как я буду в ней выглядеть? Все Так и покатятся со смеху.

— Папочка, Ты Такой добрый. Ну пожалуйста, не прогоняй его, — упрашивали ребята.

— Хорошо. Но Только если он обещает исправиться.

Ребята, Торжествуя, бегут сообщить Робертсону Эй Такую приятную новость.

Но Робертсон Эй верен себе. Его ничто не Трогает. Завернувшись в Тонкий плед, который мистер Бэнкс обычно берёт с собой в дорогу, он облокотился о садовую Тачку и Тихонечко посапывает во сне, счастливый, как младенец.

У — это потому что земля Укрылась снегом. Кто катается на санках, кто на лыжах, а кто Ухитряется просто так, стоя, скатываться с горки.

Снеговик хорош на Удивление! У него вместо глаз камешки, а адмиральский слуга Биннакль даже Уделил ему свою зюйдвестку.

— Ух, спасите меня кто-нибудь! — кричит мисс Ларк.

Лыжи у неё разъезжаются, и она вот-вот Ухнет в снег. Пёсик Эдуард Ухватил её за юбку, и ей Удалось не свалиться.

— Здесь нельзя ходить на лыжах! — кричит парковый сторож.

А ночью, когда хорошенько стемнеет, он Украдкой движется по клумбам, разравнивает снежный покров, точно стелет белую простынку, Укладывая кого-то спать, при этом он тихой песенкой Убаюкивает цветы и травы.

— Спите до весны. Спите. А весной для вас настанет Утро, — добавляет он с Умилением.

Ведь цветы и травы для него как дети. И он мечтает о том, как весной они проснутся, не замёрзшие, потому что были надёжно Укрыты снегом. От этой мысли на губах У него играет Улыбка. Он представляет себе весну и шепчет:

— Подсолнечник У забора снова повернёт головку к солнышку, а Улетевшие на зиму ласточки снова вернутся к нам.

Ф — это Фокус-Покус и всё вверх тормашками. Сегодня вторник. Но не какой-то там обыкновенный, а Феноменальный. Мистер Бэнкс мечется по дому как… Если бы он был женщиной, мы бы сказали «как Фурия».

— Кто, — кричит он, — прилепил на крышку моей Фамильной сигарочницы ириску? Кто обвязал мой клетчатый галстук вокруг Фаянсовой вазочки?

Никто не смог ему на это ответить. Но всё идёт кувырком. Почему-то Фасоль вдруг оказывается в чайнике, а сам чайник на веранде рядом с Фикусом. Брюки обнаруживаются в супнице, Финики вдруг начинают пахнуть дёгтем.

— Что ж, раз кругом сплошные Фигли-Мигли, ералаш и всё вверх тормашками, — говорит Мэри Поппинс, — значит, Фактически и мы сами должны перевернуться вверх тормашками.

Вот такая Философия. Она надевает шляпку, ту, что отделана Фиалками, и спокойненько становится на голову.

— Ну, давайте, теперь ваш очередь, — говорит она детям. — Нечего Фыркать и впадать в Фанаберию. Раз — и перевернулись!

— Ух, здорово!

Все четверо взлетают в воздух, как Фазаны, перекувыркиваются вниз головой и шмякаются на Французский коврик.

— Как всё забавно выглядит, когда ты переворачиваешься вверх тормашками! — говорит Джейн.