|
20 Меррик, свернувшись калачиком, лежала на кровати Большой Нанэнн. Я оставил ее в спальне, а сам вернулся в сад, подобрал обломки нефритового ножа и нашел обе половинки маски. Каким хрупким оказался с виду столь прочный нефрит. Какими недобрыми оказались мои намерения, какими чудовищными были последствия. Нефритовые осколки я принес в дом Суеверие помешало мне даже дотронуться до черепа Медовой Капли на Солнце. Я разложил все кусочки нефрита на алтаре, а потом присел на кровать рядом с Меррик и обнял ее одной рукой. Она повернулась и положила голову мне на плечо. От ее кожи шел сладостный жар. Мне хотелось покрыть ее поцелуями, но я не мог поддаться своему порыву, как не мог поддаться еще более темному желанию подчинить с помощью крови биение ее сердца моему собственному. Ее белое шелковое платье было сплошь в засохшей крови, следы которой остались и на правой руке. – Мне не следовало делать это, не следовало, – сказала она сдавленным взволнованным голосом, мягко прижимаясь ко мне грудью. – Это было безумие. Я ведь знала, что произойдет. Я знала, что его мозг породит катастрофу. Я все это знала. А теперь он ранен и потерян для нас обоих. Я приподнял ее так, чтобы взглянуть ей в глаза, и, как всегда, поразился их яркому зеленому цвету, но сейчас было не время предаваться восторгам. – Ты абсолютно уверена, что это была Клодия? – спросил я. – Да, – сказала она с покрасневшими от еще не выплаканных слез глазами. – Это была Клодия, – заявила Меррик. – Или нечто, откликающееся сейчас на имя Клодия. Но что сказать о словах, которые оно произносило? Сплошная ложь. – Откуда ты знаешь? – Оттуда же, откуда я знаю, когда мне лжет человек. Оттуда же, откуда я знаю, когда один человек читает мысли другого и пользуется его слабостями. Оказавшись в нашем мире, призрак стал враждебным. Призрак почувствовал растерянность. Призрак начал лгать. – А мне не казалось, что он лжет, – возразил я. – Ну как ты не поймешь, что он воспользовался самыми сильными страхами и мрачными мыслями Луи. А мысли Луи были сотканы только из тех слов, которые могли выразить его собственное отчаяние. В этом отчаянии он обрел твердую почву под ногами. И кем бы Луи ни был – чудом, воплощением ужаса или проклятым монстром, – теперь он потерян. Для нас обоих. – Почему призрак не мог сказать правду? – спросил я. – На это не способен ни один из них, – упорствовала Меррик. Она вытерла покрасневшие глаза тыльной стороной ладони. Я отдал ей свой батистовый платок, она прижала его к глазам, потом снова взглянула на меня. – Если его насильно вызвать, он всегда лжет. Услышать правду от него можно, только если он приходит по собственной воле. Я призадумался. Мне и раньше приходилось слышать это утверждение. Все служители Таламаски его знали. Духи, которых вызывают, предательски коварны. Духи, которые приходят по собственной воле, обладают какой-то указующей силой. Но на самом деле ни одному из них нельзя доверять. Об этом все знали. Однако сейчас это знание не принесло мне ни утешения, ни ясности в мыслях. – Значит, ты хочешь сказать, что картина вечности, которую нарисовал призрак, неверна. – Да, – подтвердила Меррик, – именно это я и хочу сказать. – Ее охватила дрожь. – Но Луи никогда с этим не согласится. – Она покачала головой. – Ложь, которую он выслушал, слишком близка к тому, чему он безгранично верит. Я промолчал. Слова призрака были слишком близки к тому, во что и я верил. Меррик положила голову мне на грудь и мягко обняла рукой. Я держал ее, пристально разглядывая алтарь в проеме между двух окон, пристально разглядывая терпеливые лица многочисленных святых. На меня снизошло чувство покоя, в котором затаилась опасность. |
