|
– Во сне она приходит ко мне и говорит, что пребывает в покое. Во сне она дает мне силы делать то, что я должен. Его слова огорчили и взволновали меня. – Если бы предвечный не уставил запрет моему самоубийству... – задумчиво произнес Луи, перефразируя Шекспира. – Потому что все, что мне нужно для этого, – это не искать крова на восходе солнца. Мне снится, что она предупреждает меня об адском огне и уверяет в необходимости раскаяться. Но, с другой стороны, это всего лишь игра моего воображения. Если она появится, то, возможно, будет на ощупь пробираться в темноте. Она могла потеряться среди блуждающих мертвых душ, которые видел Лестат, когда покидал пределы этого мира. – Возможно все, что угодно, – сказал я. Последовала длинная пауза, во время которой я тихо подошел к Луи и положил ему на плечо руку. Мне хотелось таким образом дать понять другу, что я уважаю его боль. Он не отреагировал на этот крошечный жест близости. Тогда я снова вернулся к дивану и стал ждать. Мне не хотелось покидать его в таком состоянии. Наконец он обернулся. – Подожди здесь, – негромко попросил он, после чего вышел из комнаты и направился по коридору. Я услышал звук открывающейся двери. Вскоре Луи вернулся, держа в руке небольшую старинную фотографию. Я чрезвычайно разволновался. Неужели это было то, о чем я подумал? Я узнал маленькую черную рамку, в которую был вставлен портрет. Она была похожа на рамки дагерротипов, при-надлежавших Меррик, – очень затейливая, в хорошем состоянии. Луи раскрыл двойные створки книжечки, взглянул на изображение и только тогда заговорил: – Ты рассказывал о семейных портретах нашей дорогой колдуньи, – произнес он. – Ты спрашивал, не являются ли они проводниками умерших душ? – Верно. Могу поклясться, что люди, запечатленные на тех небольших фотографиях, раз-глядывали нас с Эроном. – И ты еще говорил, как важно было для вас в то далекое время впервые увидеть дагерротипы... Или как они там называются?.. Я слушал его, и меня охватывало изумление. Луи был там! Жил в ту эпоху и все это видел! Пройдя сквозь десятилетия, он переместился из мира живописных портретов в мир фотографий, в наше время. – Вспомни о зеркалах, – сказал он, – к которым все привыкли. Подумай об отражении, за-стывшем на века. Вот так все и было. Только цвет исчез, совершенно исчез – остался лишь ужас. Но, как видишь, никто не считал это особым чудом, а вскоре оно вообще стало обыденностью. Нам фотография не пришлась по вкусу. Но она слишком быстро приобрела популярность. И ра-зумеется, когда это все только начиналось, когда появились первые фотостудии, они были не для нас. – Кого ты имеешь в виду? – Дэвид, фотографии делались днем – ты разве не понял? Первые фотографии были доступны только смертным. – Конечно! А я как-то об этом не подумал. – Она возненавидела фотографию. – Луи вновь обратил взгляд на портрет. – И однажды ночью, втайне от меня, сломала замок какой-то из новых студий – они тогда попадались на каждом шагу – и украла все снимки, которые смогла найти. Она в ярости расколотила их, разбила вдребезги! И считала отвратительным, что мы не можем заказать свои портреты. «Да, мы видим себя в зеркалах, хотя старая легенда утверждает, что это не так!» – кричала она. – Но как же тогда вот это зеркало? Разве это не угроза здравомыслию?" Я убедил ее, что она не права. Помню, Лестат тогда посмеялся над ней, назвал жадной и глупой и посоветовал радоваться тому, что у нее есть. Но она потеряла всякое терпение и даже не удосужилась ему ответить. Именно тогда он заказал ее миниатюрный портрет для своего медальона – того самого, который ты отыскал для него в подземных хранилищах Таламаски. – Понятно, – отозвался я. |
