У нас в доме что–то недоброе происходит. Василиса сказывала, что, как только князь ушли, немедля какой–то жид объявился к Зинаиде Моисеевне, и теперь они, значит, оба в спальной бесчинствуют, – взволнованно докладывал старик.
– Пойду взглянуть, что там творится, – сказал Арсений и, в сопровождении Прокофия, пошёл на половину отца.
В гардеробной, рядом со спальной, их встретила Василиса. Старуха была в сильном волнении, и зубы её стучали, как в лихорадке. Увидав молодого князя, она бросилась к нему и схватила его за руку.
– Господи, Боже мой, что они там делают, – упавшим голосом прошептала она.
Арсений неслышно подошёл к двери и через щель опущенных портьер оглядел соседнюю комнату. Прямо, против него, развалясь в кресле, сидела мачеха и хохотала во всё горло, а какой–то щеголевато одетый господин, резкого еврейского типа, стоял к нему спиной и что–то делал; но чем он был занят, Арсений разглядеть не мог.
– Не торопитесь, Коган, делайте всё по порядку, – ехидно сказала в эту минуту Зинаида Моисеевна. – Дражайший князенька, если вообще и вернётся со своей «освободительной» прогулки, то не так–то скоро…
– Ах, да! Я слыхал от Апельзафта, что он осужден комитетом на смерть.
– Именно. Да и прекрасная Ninon уже более не опасна. Теперь – три часа, и она стала госпожой Аронштейн. Ха–ха– ха! Воображаю изумление семьи. Старая обезьяна, которая подохла со злости из–за женитьбы князя на мне, может теперь грызть траву на своей могиле.
– Да, Енох выкинул прямо гениальную штуку с этой свадьбой. Но как он не боится, что барышня подымет скандал впоследствии?
– Это безопасно вполне. Жизнь Арсения служит порукой её молчания; а я ещё добавлю, что она нас обманула и, по страстной любви к Еноху, венчалась тайно, ввиду того, что отец никогда не согласился бы на подобный брак. Пусть–ка она докажет, что без задней мысли поехала сегодня в свой склад, помещающийся как раз в коммерческом училище, и что мы воспользовались сумятицей и потащили её тут же в церковь, где всё было готово для венчания. Ха–ха–ха! И княгиня покатилась со смеху.
Арсений пошатнулся, прислонился к дверному косяку и замер; гнев и отчаянье душили его. Тяжело было то, что он только что слышал. Отец приговорён к смерти, а сестра попала в ловко расставленную западню. Бедная Нина! Арсений сжал кулаки, и его минутное оцепенение сменилось приливом бешеной ярости. Откинув портьеру, он влетел в комнату и остановился как вкопанный. Он увидал, что большой образ Божией Матери, в золотой, осыпанной каменьями ризе, был снят и поставлен на стул. Более трехсот лет эта святыня находилась в семье. Сверкавшие в венце бриллианты и изумруды и застёжка с громадным рубином, обделанным жемчугом, представляли громадную ценность. Нагнувшись над образом, еврей перочинным ножом выковыривал камни и собирал их в стоявшую рядом полоскательную чашку. В ту минуту, как влетел Арсений, он кинул в чашку последнюю жемчужину и отпихнул ногой образ.
– Ну вот, идол освобожден от украшений. Будем пашматреть, станут ли они его так горячо почитать без убора.
На Арсения, набожного и верующего, подобное святотатство произвело ужасающее впечатление. Кровь бросилась ему в голову, в глазах заходили кровавые круги, и он выхватил из кармана револьвер. В эту минуту его заметила Зинаида Моисеевна. Увидя искажённое злобой до неузнаваемости лицо Арсения, налитые кровью глаза и поднятое в руке оружие, она закричала и вскочила на ноги. Но было поздно. Прогремел выстрел, и Коган развёл руками и ничком повалился на ковёр, не вскрикнув.
– Как ты смеешь, убийца!..
Княгиня яростно набросилась на него; но почти в ту же минуту мертвенно побледнела и попятилась. Никогда ещё до сих пор не видала она такого взгляда в глазах Арсения.
– Гадина!. |