– Да замолчи ты, наконец. С ума, что ли, сошел? – шипела на отставного капитана жена.

– Почему рот мне затыкаешь? Разве только я так считаю? У любого спроси. Да хоть у Александры Ильиничны…

– Боюсь, Глеб Тимофеевич, наши мнения не совпадут. Дед мой крепостным родился, – огорошила Четыркина Сашенька. – С превеликим борением выкупился у помещика.

– М-да, – отвел глаза Четыркин. – Простите…

– Простите его, ваше сиятельство, – подхватила Юлия Васильевна. – Глеб от реформы пострадал как никто другой. Имение его было маленьким, заложенное-перезаложенное…

История помещика Четыркина оказалась столь типичной, что подробности могли и не рассказывать.

Попадали имения в залог и по глупости: карточные долги, роковые женщины, кутежи, роскошные наряды…

Банки до поры до времени к должникам-помещикам относились лояльно: довольствовались уплатой процентов, основной долг требовали в случаях исключительных, а по истечении срока почти всегда соглашались на перезалог.

Но все изменилось в 1861 году.

Крестьян освободили без земли, однако государство предоставило им кредит для ее выкупа. Выдавался он не деньгами, а ценной бумагой, так называемым «выкупным свидетельством». Ими община рассчитывалась с помещиком, получала в собственность землю, а потом в течение сорока девяти лет должна была гасить долг банку, выплачивая ежегодно шесть процентов от суммы, указанной в свидетельстве. Банк, в свою очередь, эти проценты (за вычетом комиссионных) перечислял владельцу выкупного.

Но у тех помещиков, чьи крестьяне до реформы находись под залогом, из этих процентов вычли сумму долга. Получили они сущие копейки.

– Куда она зашла? – переспросила Сашенька, решив, что ослышалась.

И без того недоумевала: что, простите, связывает красивую, статную, явно с достатком Юлию Васильевну и сомнительного Глеба Тимофеевича? И вот, здрасте, в полпивной они встретились. Что позабыл там Четыркин, понятно, горе заливал, но с какой целью туда зашла его будущая жена?

Юлия Васильевна рассмеялась:

– Вы не ослышались, Глеба Тимофеевича я встретила в полпивной. Однако искала там не его, а приказчика, что траченную молью шубу мне продал. И вдруг, в табачном дыму, прямо как в сказке, увидела свою девичью мечту. Когда-то в Брянске на первом своем балу влюбилась с первого взгляда в красавца-драгуна. Как он танцевал! Как строен был и хорош собой!

«Какая романтичная история», – решила Сашенька и тут же полезла с расспросами:

– А вы, Глеб Тимофеевич? Юлию Васильевну узнали?

– Ну… Не сразу. Она изменилась, лучше стала. Разве может отроковица сравниться со зрелой дамой?

– Рад видеть вас в добром здравии, – окликнул их мужчина, подымавшийся по лестнице в Нагорную часть.

– Волобуев, ты разве не в Петербурге? – раскрыл объятия Четыркин.

– Зуб заболел. Пришлось идти вырывать, – мужчина сухо расцеловался с Глебом Тимофеевичем, однако с видимым удовольствием облобызал ручку его жене.

– Сочувствую, это так больно, – посочувствовала Юлия Васильевна.

– Вовсе нет. Жид-дантист меня усыпил последним достижением современной науки, называется «хлороформ». Понюхал и заснул, – пояснил Волобуев. – А кто ваша прелестная спутница?

– Княгиня Тарусова, наша новая соседка, – засуетился Четыркин.