Пьяница, сказала Джули.

Да.

Как ты на него наткнулся?

Я стоял на площади, на пивном бочонке, насколько мне помнится, людей записывал и тут услышал, как у меня под ногами кто-то глотает. Эдмунд. Кран заглатываючи.

Стало быть, ты знал. Перед тем, как его записать.

Он умолял. Он был смирен.

И тем не менее — сын мой, сказал Мертвый Отец.

Это сделает из него человека, сказал он. Наш марш. Я не согласился. Но трудно отказывать кому-то в том, что сделает из кого-то, по его мнению, человека. Я его записал.

У него привлекательная прическа, сказала Джули. Это я заметила.

Он рад был выбросить колпак с бубенцами, сказал Томас. Как и все мы, добавил он, подчеркнуто глядя на Мертвого Отца.

Томас извлек из ранца оранжевый шутовской колпак, увенчанный серебряными бубенцами.

Подумать только, я носил это уродство — или его приятеля — с шестнадцати лет.

С шестнадцати до шестидесяти пяти, так гласит закон, сказал Мертвый Отец.

Это не прибавляет любви к тебе.

Любви! Дело не в любви. А в Организации.

Все головки такие веселенькие, сказала Джули. Выглядишь совершенным дурнем, в колпаке-то. Бурый с бежевым, малиновый с серым, красный с зеленым, все бубенцы трезвонят. Ну и зрелище. Я думала: что за совершенные дурни.

Как и было задумано, сказал Мертвый Отец.

А поймают на людях без него, отрежут уши, сказал Томас. Ну и блажь. Ну и выдумка.

Есть некое художество, сказал Мертвый Отец. В моих указах.

Давайте обедать, сказала Джули. Хоть и рано.

Обочина. Скатерть. Перезвон обеденного колокола. Подрумяненные креветки. Все расположились вокруг скатерти следующим манером:

А вполне.

Неплохо.

Горчица есть?

В горшочке.

Там что-то.

Что?

Погляди.

Вытащи пальцем.

Мерзкий жучила какой.

Передай креветки.

А на десерт?

«Фиговые Ньютоны».

Они удовлетворенно сидели вокруг скатерти, жуя. Впереди у них — обеденные костры людей. Ослабший трос на дороге.

Скоро там будем, сказал Мертвый Отец.

Четырнадцать дней или пятнадцать, сдается мне, сказал Томас. Если в нужную сторону движемся.

А есть сомнения?

Сомнения всегда есть.

Когда будем там и когда я весь обернусь его теплой желтизной, вот тогда-то и стану вновь молод, сказал Мертвый Отец. Я опять стану жилист.

Жилист! воскликнула Джули. Она запихнула кусок скатерти себе в рот.

Дорогая моя, сказал Томас. Он вытянул руку, которая сама собой и без всякого руководства схватила ее за одну привлекательную грудь.

Только не при нем.

Томас убрал руку.

Ты можешь нам сказать, спросил он, что натворил гусар? Которого повесили на дереве, мы видели чуть раньше по дороге.

Ослушался указа, сказал Мертвый Отец. Я забыл, какого.

А, сказал Томас.

Никто не смеет ослушиваться моего указа, сказал Мертвый Отец. Он хмыкнул.

Самодовольный какой, а? сказала Джули.

Есть немного, сказал Томас.

Самую малость, сказал Мертвый Отец.

Они с приязнью переглянулись. Три приязненных взгляда лучами прожекторов бродивши по креветкам.

Они всё собрали. Томас подал знак. Трос дернут. Солнце бездвижно. Деревья. Растительность. Дикий крыжовник. Погода.

Иногда я вам буду давать смахивать пыль, сказал Мертвый Отец. Обоим.

Спасибо, сказала Джули.

Когда я возьму или меня возьмет его чертов тонкий глянец, сказал Мертвый Отец, покажется, что все это было не напрасно.

Он умолк.

Даже трос.

Еще раз умолк.

Даже телепни, коих наняли вы тянуть трос.

Добровольцы, все до единого, сказал Томас. В восторге тебе служить. Носить твою ливрею.

Не важно.