Прекрасные тут окрестности, сказала Джули.

Роскошные, сказал Томас.

Здорово быть живым, сказал Мертвый Отец. Вдыхать и выдыхать. Ощущать, как цапают и клацают мышцы.

Как твоя нога? спросил Томас. Механическая.

Несравненно, сказал Мертвый Отец. Великолепно, вот самое уместное слово. Вот бы мне две таких же, как левая. Старый Терпила.

Как она у тебя возникла? спросил Томас. Случаем или умыслом?

Последнее, сказал Мертвый Отец. В неохватности моей место было, необходимость была, для всякого опыта. Я, следовательно, постановил, что механический опыт есть часть того опыта, коему есть место в неохватности моей. Мне хотелось ведать то, что ведомо машинам.

Что ж ведомо машинам?

Машины трезвы, не жалуются, неизбывно действенны и работают беспрерывно в любой час на общее благо, сказал Мертвый Отец. Они грезят, когда грезят, об остановке. О последнем. Они...

Это еще что? перебил Томас. Он показывал на дорожную обочину.

Двое детей. Один мужского пола. Другой женского. Не слишком большие. Не слишком маленькие. Держась за руки.

Влюбленные дети, сказала Джули.

Влюбленные? Откуда ты знаешь?

У меня на любовь глаз наметан, сказала она, и она вот. Явное проявленье.

Дети, сказал Мертвый Отец. Молокососы.

Это что? спросили дети, показывая на Мертвого Отца.

Это Мертвый Отец, сообщил им Томас.

Дети крепко обнялись.

Что-то не похож он на мертвого, сказала девочка.

Он ходит, сказал мальчик. Или хотя бы стоит.

Он мертв лишь в известном смысле, сказал Томас.

Дети поцеловались, в губы.

По-моему, они не очень впечатлены, сказал Мертвый Отец. Где же благоговенье?

Они поглощены друг другом, сказала Джули. Тут все наличное благоговенье впитывается.

Какие-то они не взрослые, сказал Томас. Вам сколько? спросил он.

Нам двадцать, сказала девочка. Мне десять и ему десять. Взрослые-взрослые. Мы намерены вместе прожить всю нашу жизнь и любить друг друга всю нашу жизнь, покуда не умрем. Мы это знаем. Только никому не говорите, а то нас побьют, если это знание станет всеобщим.

А им в этом возрасте разве не полагается швыряться друг в дружку камнями? спросил Томас.

Всегда есть великолепные исключенья, сказала Джули.

Мы порезали себе пальцы «Точ-Ножиками» и смешали наши крови, сказал мальчик.

Напоказ выставились два указательных пальчика с короткими порезами, уже в коросте.

А вы нож стерилизовали? Я надеюсь? спросила Джули.

Мы его поболтали в бутылке с водкой, сказала девочка. Я сочла, что этого достаточно.

Сойдет, сказал Томас.

Мы никогда не расстанемся. Меня зовут Хильда, а это Ларс. Когда ему стукнет восемнадцать, он откажется идти на военную службу, а я сделаю что-нибудь такое, чтоб меня посадили с ним в одну тюрьму, я пока еще не придумала, что.

Достойно восхищения, сказала Джули.

Мы вместе, сказала Хильда, и всегда будем вместе. Вы слишком старая и не знаете, как это.

Старая?

Вам, должно быть, лет двадцать шесть.

Точно.

А он еще старше, сказала она, показывая на Томаса.

Значительно, признал Томас.

А вот ему, показала она на Мертвого Отца, должно быть, я не могу вообразить. Лет сто.

Неправильно, весело ответил Мертвый Отец. Неправильно, но рядом. Еще старше, но также моложе. И нашим и вашим — вот как мне по нраву.

Весь этот возраст забивает вам головы, сказала Хильда. Так что вы не в силах вспомнить, каково оно было, ребенком. Вероятно, вы даже страх не помните. Столько его. Так мало вас. Нырк под одеяло.

Его по-прежнему больше, чем меня, сказал Томас. Но справляешься приемлемо.

Приемлемо, сказала девочка, ну и слово.

Дети принялись ласкать друг друга, руками, щеками и волосами.