– Дело за малым: заставить вкалывать нижний слой. Без прочного фундамента все строение рухнет.

– Я не удивлюсь, если и для этого у них что‑то припасено.

– Ага, возле каждого работника подставить по надзирателю с дубинкой, а лучше с огнестрелом. И то могут ведь осерчать.

– Э‑э, дорогой, прошли те времена! Мы ж не в Америке, даже не в Европе, где народ худо‑бедно свыкся со свободой и за нее порвет пасть любому. У нас вековые традиции рабства.

– На Кавказе?

– При чем здесь Кавказ, слушай! Мы же русский народ, да? В этом наша “особенная гордость”, и в этом – наша беда. Если кто‑то захочет нас снова поработить, зерна упадут на благодатную почву.

– Да что с тобой, Гога? Еще никто не нападает, а ты уже боишься. Раньше‑то был посмелей.

– Все меняются, друг мой, разве не видишь? Кто‑то быстрей, кто‑то медленней. Один ты словно заговоренный.

Вадим рассмеялся.

– И тебя на мистику потянуло? – спросил он.– Но если я заговорен, то остальные, выходит, заколдованы? Тогда надо лишь снять с них заклятие – и все дела!

– Думаешь, это наносное? Сними заклятие, и душа вырвется, точно птичка из клетки… Красиво!

– А по‑твоему, это уже впиталось в суть?

– Кто знает, Вадичек, кто знает. Каждый лакей ищет себе хозяина – это у него в крови. Он наслаждается унижением независимо, его ли унижают или он сам…

– Гога еще долго распространялся на ту же тему, и многое в его доводах перекликалось с мыслями Вадима, так что тот больше поддакивал. Вообще приятно послушать умного человека особенно когда излагает он то, до чего ты уже додумался сам.

Затем докладчику помешали. Деловитая донельзя Лариса, как бы ненароком заглянувшая в их закуток, метнула в Вадима такой пламенный взгляд, что рикошетом досталось и Гоге.

– “Кусается, стерва,– со смешком процитировал тот,– что твой хорек”.

– В принципе Лариса неплохая woman,– сочувствуя, вступился Вадим, вот только убедить себя сможет в чем угодно.

– Что мне в твоей защитной речи понравилось, так это “в принципе”,– ехидно заметил Гога,– а также похвала от противного: “не плохая”.

– После чего он вернулся “к своим баранам” и, кажется, пошел по второму кругу, словно бы для лучшей ус‑во‑я‑емости.

– Слушай, Гога,– наконец не выдержал Вадим,– вам здесь что, исповедальня? Не продохнуть ведь!

– Терпи, соколик, терпи,– благодушно прогудел Георгий.– Раньше надо было возбухать теперь поздно. И знаешь, по‑моему, людям неважно, чего такого мудрого ты втолковываешь. Просто они заряжаются от тебя.

– Зато я к вечеру смахиваю на использованный презерватив.

– Естественно: энергия‑то тю‑тю! Однако и люди вокруг тебя меняются не быстро. Ты для нас точно якорь.

– Или балласт,– буркнул Вадим.– Тоже, говорят, способствует устойчивости – правда, иногда от него избавляются.

Все же предположение Георгия ему польстило – при том, что Вадим и тут сообразил раньше. Но что такое десяток‑другой в сравнении с населением города! Какой якорь потребуется там?

Гога скоро ушел, и на этом дневной прием закончился. Правда, вернулся с обеда Билибин и снова занял место рядом с Вадимом Но он с разговорами не приставал, просто клепал чего‑то по соседству.

Билибин был самым старым в лаборатории. До пенсии ему оставалось всего ничего, однако он по‑прежнему был подтянут и бодр, на здоровье не жаловался (как и ни на что другое), а без дела сидеть не умел – старая школа, теперь такие повывелись.