В наполнявшем каменное помещение тусклом свете пламени они разглядели третью женщину, готовившую к зажарке нечто вроде кустарно слепленного мясного рулета. Она была беременна, и срок явно подходил к концу. Из-за вздувшегося живота она еще больше напоминала ленивую, тугодумную корову. Как и остальные, она была ужасно бледной, так как редко бывала на солнце. Как и у товарок, ее волосы отличались длиной и отсутствием ухода, а медвежья шкура, служившая ей одеждой, местами вставала дыбом от слипшихся воедино грязи, крови и жира.

– Мы обосрали ступеньки, – повторила молодая. Словно позабыв про гнев мужчины, женщины снова засмеялись. Неестественная отвислость рта толстой старухи объяснялась, как оказалось, тем, что у нее совершенно не было зубов. Огрубевшие десны непрестанно пребывали в движении – как у жабы, тщащейся проглотить муху покрупнее да пожирнее. Она присела на колени рядом с беременной. Ворот ее платья-мешка расхристался, оголив худые бурдюки отвисших грудей, качавшиеся, будто пара маятников.

– Есть и другие, – сказала молодая женщина, прислонившись спиной к сырой стене пещеры. – Две женщины, трое мужчин. Мы всех увидели в окно.

Беременная женщина кивнула. Все это не касалось ее в настоящий момент. Колбаски почти готовы. Она взялась делать их с час назад, нарезав кишки на восемнадцатидюймовые полоски, вывернув их наизнанку и отнеся в ручей для промывания. Когда она вернулась в пещеру, она вскрыла позвоночник, плечо и бедренные кости, чтобы добраться до костного мозга. Затем острым ножом измельчила отборную плоть поясницы вместе с частью печени и мозга, двумя почками и несколькими фунтами задних четвертин, соскобленными прямо с берцовых костей. Она подошла к огню и растопила костный мозг и немного почечного жира, а затем добавила мясо. Теперь она набивала смесью кишки и завязывала концы. Когда мужчина заканчивал разжигать костер из хвойных деревьев, она ждала, пока дым утихнет, добавляла немного лиственной щепы и затем поджаривала колбаски на ужин.

Остаток добычи не пропадет даром. Из поясницы можно накромсать стейки на ужин. Не стоит забывать про окорока и лопатки. Они складывали ломтики мяса стопкой, резали их на полоски шириной два-три дюйма и длиной четыре-шесть дюймов, затем вымачивали полоски в морской воде и сушили их на деревянных стеллажах над огнем, отпугивавшим мух. Через несколько дней мясцо сделается черным и сухим. Оно будет храниться почти бесконечно.

Над ее головой задребезжала клетка. Она не обратила на нее внимания. Две другие женщины засмеялись и указали пальцем. Клетка была сделана из металлической решетки и подвешена на тяжелой веревке, пропущенной через кольцо, крепящееся к своду пещеры на высоте двадцати футов над ними. Веревка сходила по стене, ее конец был обвязан вокруг большой планки. Весь этот материал они нашли на свалках в нескольких милях отсюда. В клетке сейчас находился мальчик лет пятнадцати. Он был обнажен и лежал, растянувшись на полу, давно уже неподвижный от страха. Время от времени дрожь проходила по его телу, как злой ветер, и сотрясала узилище. Это хорошо. Это смягчит плоть мальчика, если он чуть подольше проживет в страхе. Женщина умерла слишком быстро, и мясо у нее на лодыжках и заднице стало слишком жестким.

Она наблюдала, как мужчина сдернул одежду с вешалки. «Пришла пора», – подумалось ей. Не обращая внимания на товарок, она собрала еду и подошла к огню.

– Они говорят, что теперь их стало больше, – сообщила она мужчине.

– Скока? – рыкнул он.

– Трое самцов, еще две самки.