— Все это очень увлекательно, — замечает Дикон, — но никак не подтверждает сообщение, что лорд Персиваль погиб под лавиной на горе Эверест. Полагаю, вы получили дополнительную информацию из какого-то другого надежного источника?

— Получили, — подтверждает Оделл. — Когда мы с Шеббером завершали нашу довольно приятную геологическую экспедицию и направлялись на север, к главному проходу на восток, то встретили трех шерпов, которые сопровождали нас на гору Эверест, опытных высокогорных носильщиков. Возможно, по экспедиции двадцать второго года вы помните одного из них, который лучше всех говорил по-английски… Иемба Чиринг, но все почему-то звали его «Ками».

— Я очень хорошо помню Ками, — говорит Дикон. — Он таскал тяжелые грузы в пятый лагерь… без кислородной маски.

— Совершенно верно, — кивает Оделл. — И он был таким же надежным во время экспедиции этого года, окончившейся так печально. Но мы с Шеббером очень удивились, когда снова повернули на северо-восток и встретили Ками и двух его не говорящих по-английски двоюродных братьев, Дасно и Нему. Они так спешили, что буквально хлестали своих маленьких тибетских лошадок… вам известно, что шерпы редко так обращаются с животными. Они вернулись на ледник Ронгбук, а теперь бежали, словно спасаясь от смерти.

— Какого числа это было? — спрашивает Дикон.

— Двадцать второго июня.

Полковник Нортон прочищает горло.

— Ками и его кузены пошли назад вместе с нами, но попросили разрешения отделиться от основной группы. Я позволил, полагая, что они самостоятельно пойдут домой. Очевидно, они собирались вернуться в базовый лагерь… а может, и в верхние лагеря.

— С какой целью? — спрашивает Жан-Клод. — Могу ли я предположить… уборку мусора?

Нортон хмурится.

— Вполне возможно. Хотя мы не оставили после себя ничего ценного, если не считать таковым запасы ячменя и консервов в разных лагерях.

— Впоследствии Ками убеждал меня, что они случайно оставили там какой-то религиозный талисман, — говорит Оделл. — Он подумал, что забыл талисман в базовом лагере или прикрепленным к одной из каменных стен сангха во втором лагере. Говорил, что не может без него вернуться к семье и в деревню. Я ему поверил.

— И что, по его словам, они видели? — спрашивает Дикон.

Я тайком бросаю взгляд на часы. Остается не больше трех минут, прежде чем эти уважаемые альпинисты должны будут отправиться на официальный прием, устраиваемый Королевским географическим обществом в этом же здании. Оглянувшись, я вижу, что фонари на пересечении Экзибишн-роуд и Кенсингтон-роуд уже горят. Октябрьский вечер уже опустился на город.

— Ками рассказал, что вместе с двоюродными братьями вернулся в наш старый базовый лагерь двадцатого июня, — говорит Оделл. — Они обыскали лагерь, но талисмана там не было. Однако они нашли там то, что повергло их в недоумение… семь хромых монгольских лошадей, пасущихся ниже памятной пирамиды из камней, ниже озерца из талой воды, где растет немного той жесткой травы.

— И никто не приглядывал за лошадьми? — спрашивает Дикон.

— Ни души, — подтверждает Оделл. — А чуть дальше в долине, до начала лабиринта из ледяных шпилей, они наткнулись на палатку Уимпера, принадлежавшую лорду Персивалю — ту самую, в которой он спал каждую ночь, когда мы видели его во время перехода, Ками ее сразу узнал — и двух мертвых тибетских пони. Лошади были убиты выстрелом в голову.

— Застрелены! — вырывается у Жан-Клода.

Оделл кивает.