|
Луций Кассий в ярости вскочил со стула, на котором сидел, и, направившись к выходу из комнаты, проговорил: – Эреб тебя побери! Это невыносимо! Нотариус бросился вслед за ним и затараторил, умоляюще сложив руки: – Постой… постой… я молчу. Нем как рыба. Луций не удержался от улыбки. Немного поразмыслив, он вернулся на прежнее место и огляделся. Ветхая, но тщательно убранная каморка Илария чем-то напоминала его старомодную софистку: было видно, что хозяин жилища провел здесь немало времени в уединенных и кропотливых занятиях. Два больших книжных шкафа, симметрично расставленных вдоль противоположных стен, сгибались под тяжестью более чем двухсот томов по риторике, поэзии, философии и юриспруденции. Длинный рассохшийся стол был завален кипой бумаг и рукописей; рядом с чернильницей лежало стило для письма. В углу стоял несгораемый ящик для особо важных документов. – Если ты способен говорить лаконично, то скажи мне, Иларий, как идут твои дела? – Увы! Боюсь, что дела миновали нас вместе с прославленным веком великого Цицерона. В наше время все измельчало: и люди, и делишки, которые они вершат. Да ты, должно быть, это заметил, когда осматривал мою скромную лачугу. – Я могу предложить тебе одну идею, осуществив которую, ты сможешь угодить Авлу Вителию и выбраться из нищеты. – Да отблагодарят тебя небеса, – заговорил Иларий, подняв кверху свои худые руки. Однако Луций Херея не дал ему продолжать, резко окрикнув либертина: – Молчи! Затем он спросил: – Ты знаешь Марка Юлия Силлана? Прицепса сената? Почтенного, уважа… – Его! Его! – нетерпеливо перебил Луций, – но только не уважаемого! Подобных слов не заслуживает человек, вынашивающий преступные замыслы против божественного Цезаря. – О! Да приберет его Эреб! Да разорвет его Цербер на куски! Да вспыхнет он, как смятый листок бумаги, брошенный в пламя! – Божественный Гай не хочет показывать, как он обижен тестем: так благородно его сердце! Но Авл Вителий не может сдержать гнева на Силлана! – Это и мой гнев! Я готов собственными руками растерзать подлеца, осмелившегося строить такие гнусные планы. – Нужно подготовить против него обвинение в том, что он желал обесчестить Цезаря, отказавшись от траурной поездки на острова Понта и Пандетерию, откуда шесть месяцев назад был доставлен прах Агриппины, матери императора, и Нерона, его брата. – Во имя Минервы, покровительницы всех наук, сделай это, а за мной дело не станет! Для меня нет большей чести, чем быть полезным моему вечному господину, почтенному Вителию. – В это обвинение ты должен вложить всю силу своего красноречия. Да смотри же, не проболтайся кому-нибудь о вознаграждении, которое ждет тебя… –…возмущенному неслыханным злодейством старого мошенника Юлия Силлана! – Против него ты подыщешь таких свидетелей… –…которым суд не сможет не доверять! – Я думаю, что у тебя есть надежные помощники… –…искусство которых потребует небольшой суммы денег. – Все расходы по этому важному делу будут оплачены с лихвой. Зайди завтра в дом Авла Вителия. Там тебе передадут сорок тысяч сестерциев. На эти деньги ты подкупишь самых уважаемых людей. – О них не беспокойся, почтенный Кассий. Мне ли не знать, кто нам нужен в столь деликатном и опасном предприятии? У меня на примете есть одна пожилая матрона, вдова сенатора… В молодости она вела довольно распутную жизнь, но сейчас известна как одна из благороднейших патрицианок. Еще есть два всадника, правда, совершенно разорившихся, но потому и торгующих происхождением. Наконец, два плебея из старинных фамилий, занимающихся чем попало… Но в Риме их слову поверят, как дельфийскому оракулу. |
