Зато и силуэт лазутчика смотрелся скорее бесформенным комком сошедшей с ума тьмы, нежели прячущимся соглядатаем.

    Маленький Архат подошел к двери и поставил свой светильник на землю. Потом полез в складки кашьи и через некоторое время извлек веревку. Встал как раз на то место, с которого не так давно прыгал преподобный Фэн, постоял, подумал и бросил веревку вверх.

    «А парень-то не промах!» - оценил Змееныш, наблюдая, как со второго раза веревка зацепилась за выгнутый крюк, торчавший из потолка и до последней минуты не замеченный лазутчиком.

    Маленький Архат подергал свою замечательную веревку, скрутил на свисающем конце петлю («Повеситься хочет, что ли?» - подумалось Цаю) и продел в нее правую руку по локоть.

    После чего подпрыгнул, уцепился левой рукой чуть повыше и повис, словно горная обезьяна.

    Змееныш Цай чуть не ахнул, когда малыш в рясе ловко раскачался и выбил пятками тройную дробь по нужному камню, выбоине и скалящемуся кирпичу - сделав это с гораздо меньшими затратами сил, чем уродливый повар Фэн.

    А потом тихо засмеялся, соскочил на пол и пошел себе мимо открывшейся двери во тьму Лабиринта Манекенов.

    Лазутчик жизни еще только начал размышлять над двумя вещами - почему эхо не захотело на этот раз подхватить смех Маленького Архата и почему это таинственный Лабиринт превратился чуть ли не в проходной двор? - а во мраке подземелий вдруг послышался сдавленный детский вскрик и шорох, какой бывает даже не от падения тела, а от медленного оседания наземь...

    И Змееныш Цай совершил непростительную для профессионального лазутчика ошибку, одну из тех ошибок, которые способны напрочь провалить или неожиданно раскрыть порученное дело, - дверь все почему-то медлила закрыться, и Цай сломя голову ворвался в преддверие Лабиринта Манекенов.

    Ему повезло.

    Почти сразу он споткнулся о скорчившееся на сыром земляном полу детское тельце.

    И успел выволочь Маленького Архата, потерявшего сознание неизвестно отчего, наружу.

    Знакомое гнусавое хихиканье эхом прокатилось где-то в самой сердцевине Лабиринта, следом за ним послышался глухой грохот и сухой треск, какой бывает от столкновения дерева с деревом или с рукой, похожей на дерево, но Змееныш Цай уже не слышал этого.

    Он нес по лестнице мальчишку с лицом деревенского дурачка и глазами, похожими на две ледышки.

    Когда они были уже на самом верху, эти глаза открылись.

    4

    ...Ливень наполнил до отказа все кухонные бочки, предусмотрительно выставленные во двор. Но преподобного Фэна - повар, как ни в чем не бывало перед самым восходом объявился в своих чревоугодных владениях - дождевая вода чем-то не устроила.

    И он мигом погнал Змееныша Цая к источнику, вооружив последнего коромыслом и парой объемистых бадеек.

    Самым простым способом раздобыть воду было пробежать через растущую неподалеку сосновую рощу, которая некогда и дала название знаменитому монастырю* [Шаолинь - дословно «молодой лес»], и вскоре оказаться близ разбивающегося о камни небольшого водопадика, дарующего прохладу в зной, но в здешней обители очень не любили простые способы достижения чего бы то ни было. Тем более что и сам водопад был не простой, а освященный в прадавние времена самим Сыном Неба, императором Сяо Вэнем, и вследствие несомненной святости этой воды в ней запрещалось даже купаться - не то что бадьями таскать.

    Вот и бегал Змееныш по ста тридцати шести ступеням к дальнему ключу.

    Каждые три ходки он останавливался на полдороге и тщательно брызгал на обнаженное до пояса тело водой, а приближаясь к кухне, начинал спотыкаться и тяжело дышать.